Фриц Шахермайр - Александр Македонский

Копье издавна считалось оружием, которое использовали боги для выражения своего отношения к поступкам людей. Поэтому «завоеванные копьем», земли считались даром богов. Так думал и Александр. Копье, вонзившееся в землю, служило для него великим символом. Он откровенно поклонялся морали сильного и перед лицом богов выражал свои притязания на землю врагов, а возможно, и на всю Азию. В последующие годы царь еще не раз предстанет перед нами как мастер такой символики, которую не всегда можно было предугадать. Однако именно этот первый символический жест царя, пожалуй, нельзя назвать неожиданным. Разве не было пропагандистским актом, содержащим ответ на описанную Геродотом переправу персов через Геллеспонт, заранее обдуманное объявление войны до последнего воина.

Рука будущего властителя мира метнула оружие. Когда, принеся уже на берегу жертвы Зевсу, Афине и Гераклу, царь со своими спутниками вступил в Ил ион, он почувствовал себя вторым Ахиллом. Принеся жертвы богине Афине, посвятив ей свое оружие, он счел возможным взять из сокровищ храма щит для будущих сражений. Таким образом, Александр поставил свою судьбу под защиту священного города. Он принес искупительную жертву Приаму и возложил дары на могильный холм своего предка Ахилла. Гефестион сделал то же самое на могиле Патрокла.

Илиону подарили свободу и освободили от налогов. Город ожидало блистательное будущее. Александр запретил грабить территории, подчиненные Мемнону. Должно быть, это касалось и других завоеванных земель, так как любую территорию врага Александр теперь считал своей. Затем он вернулся к войску, ожидавшему его уже на азиатской стороне пролива, под Абидосом.

Почему мы остановились на этом эпизоде? Конечно, с военно-исторической точки зрения все это не имело никакого значения, но поступки царя позволяют нам глубже проникнуть в его душу. Впервые мы встречаемся с таким его качеством, которое впоследствии проявится еще не раз, — с серьезным отношением ко всему возвышенному и великому. Эта черта в равной мере сказывалась в отношении как к прошлым, так и к современным ему событиям. Величие, присущее личности Александра и проявлявшееся в нем в решающие моменты, он воспринимал с величайшим волнением и умел его использовать. В этом не следует видеть только театральные жесты, игру на публику. В нем сказывалась какая-то внутренняя сила, при более обыденных условиях носившая просто суетный характер. Когда в поворотные моменты судьбы Александр приносил жертвы богам, подавал знак к началу похода, метал свое копье- или бросал факел, он делал это величественно. Причиной этой символики была не только неуравновешенность Александра, но и стремление придать всему происходящему соответствующую моменту значимость. Поэтому в его действиях было всегда что-то жреческое, пророческое. Все получалось как бы неожиданно для него самого и выражало скрытые творческие замыслы царя.

Но у Геллеспонта это еще тихий, мечтательный Александр, с мыслями, обращенными в себя. Казалось, будто он в последний раз прислушивается к своим детским мечтам о Трое. Отсюда и довольно скромные формы, которые Александр придавал своему торжеству. Он еще не был тем властным деспотом, соединившим впоследствии на Инде свою любовь к символике с приемами великого режиссера, чтобы дать войску возможность соучаствовать в деянии государственного масштаба. На Геллеспонте это был еще молодой, романтически настроенный царь, по сравнению с ним Парменион казался воплощением трезвого военного служаки.

Но уже сейчас было видно, как Александр умел сочетать эту высокую романтику с теми представлениями, которые эллины со времен троянского эпоса, а также Ксеркса, Геродота и Агесилая связывали с переправой через море из одной части земли в другую.

Как только Александр присоединился к войску, оно двинулось на восток, навстречу персам. Попробуем опередить его, чтобы узнать, какие меры принял Великий царь для защиты своих границ.

Мы уже видели, насколько успешно воевал Мемнон в последние годы. Однако со смертью Багоя он лишился могущественного друга. Отсутствие покровителя сказывалось и в других отношениях: весной 334 г. до н. э. Мемнон уже не был главным военачальником, руководившим обороной. Судя по всему, к обороне были привлечены большие силы. Сюда входили сатрапы Геллеспонтской Фригии, Лидии и Ионии, Великой Фригии, Каппадокии, даже далекой Киликии. К ним примыкали значительные контингенты вооруженных всадников из Гиркании, Мидии и Бактрии, весь цвет рыцарства, и среди них значительное число членов царской семьи. Возможно, сюда входил и Мемнон со своими контингентами: он был в числе вождей, но уже не осуществлял верховного командования. Решения принимал объединенный военный совет. Естественно, что в таком совете последнее слово принадлежало не греческому выскочке, а крупным военачальникам.

Легко понять, что дало повод к такого рода изменениям. Мы уже отмечали ориентацию на Восток нового царя, его строгий моральный кодекс. С Западом у него не было тесных контактов. Когда в Сузах от Артабаза и греческих послов стало известно, что главные силы врага составляют отряды всадников, прежде всего была затронута честь верховного рыцаря. Если правители вступали в борьбу, то исход решало сражение рыцаря против рыцаря. Поэтому, невзирая на возражения Мемнона, было собрано такое могучее войско. Позднее македоняне определили численность персидского войска в 12000 всадников. Число явно завышено, но у персов наверняка было более 10 000 человек. Кроме того, в состав персидского войска входил отряд греческих наемников, однако слишком малый, чтобы образовать фалангу. По македонским документам, численность греческих наемников достигала 20 000 — поистине фантастическое число.

Персидская пехота чувствовала себя слабее македонской фаланги, поэтому персы и не пытались защищать переправу через Геллеспонт. Ведь в гористой местности использовать всадников нельзя. Так как защитить эту часть побережья было невозможно, персы предпочли встретить врага на фригийской земле, в том месте, где дорога, вероятно единственная, находившаяся в распоряжении македонян, из горной Троады переходила в широкую равнину Зелеи. Именно вокруг Зел ей собрались персидские войска. Персы хотели у реки преградить путь противнику и дать ему здесь бой. Александр, конечно, не сумел бы выбить их отсюда.

На военных совещаниях постоянно возникали противоречия между Мемноном и персидской знатью. Грек еще со времен ссылки знал превосходную выучку и вооружение македонских всадников. Поэтому он отговаривал знать от открытого сражения и рекомендовал прибегнуть к стратегии, которой пользовались дикие предки иранцев — саки — и которую позже применил Фабий Кунктатор против Ганнибала: избегать встреч с вражеским войском, уничтожать все запасы. Тем самым создавались трудности со снабжением, враг терял силы, отступая без боев и делая большие переходы. При этом Мемнон советовал использовать флот, перенести войну на острова, даже в материковую Грецию и таким образом вынудить Александра отступить.