Фриц Шахермайр - Александр Македонский

Александр вообще чувствовал склонность к образу жизни персидских владык, и при всей своей простоте и осторожности у него становилась заметной склонность к деспотизму. Она была еще сильнее из-за того, что ей способствовали также необузданный темперамент, исключительная самоуверенность и властная натура Александра. Царь и наказания стал заимствовать с Востока: он широко применял порку, а в отношении местных жителей не гнушался даже членовредительством.

Среди мероприятий, направленных на ориентализацию, оказалась и попытка Александра ввести для своей свиты проскинезу, т. е. принятый в Персии обряд коленопреклонения перед владыкой с последующим поцелуем. Затею эту нельзя считать лишь гротескной и чисто подражательной.

Однако сначала несколько слов о смысле проскинезы на Востоке. Больше чем кто-либо жители Азии до самого последнего времени склонна были страстно и даже с каким-то восторгом подчеркивать различие между высшими и низшими. При этом согнутая спина вовсе не означала отказа от чувства собственного достоинства, не была признаком рабства, а скорее лишь формулой вежливости. Человек «принижал» себя, отвечая правилам «хорошего тона»: преклоняющий колена выражал одновременно свое достоинство и страстное желание засвидетельствовать свое уважение и преданность. Требование определенной дистанции между высшими и подданными шло не от высших, а сами подданные выражали таким способом свое отношение; ни о каком насильственном унижении не могло быть и речи. Да и не нужно было никакого принуждения там, где выражался своего рода стихийный порыв: поклоняющийся сам возвышался в акте поклонения и оказывался причастен к тому величию, перед которым благоговейно склонялся. Подобная логика не ограничивалась одним Востоком, но там она была особенно ярко выражена и последовательно осуществлена как в политической, так и в общественной сфере. Неудивительно поэтому, что тут не возникла мысль о властителе как «первом среди равных», и там, где не было панибратства, на проскинезу решались без труда. Ведь счастье лично предстать перед царем от этого становилось еще более полным.

Вот как надо понимать персидскую проскинезу, принятую у Ахеменидов еще при Кире. При этом поцелуй отвечал, кажется, иранской традиции, а падение ниц — древневосточной, пришедшей через Вавилон и Ассирию из Египта. Этот заимствованный из разных стран ритуал у персов должен был означать величие царя. С его обожествлением ритуал этот не имел ничего общего. Как мы уже подчеркивали, ни в Персии, ни в Нововавилонском царстве, ни в Ассирии царя не обожествляли; более того, во всей Передней Азии в течение целого тысячелетия не было необходимых для этого предпосылок. Правда, владыки считались любимцами богов, их благочестивыми избранниками и жрецами.

Однако пропасть, отделявшую смертного от бессмертных, не мог переступить даже царь: как бы ни возвышался он над подданными, ему не дано было ни быть, ни стать богом.

Жителям Востока падение ниц казалось естественным; македонянам и грекам представлялось нелепостью преклонять колена перед другим человеком, когда они и перед богами-то склонялись разве что при большом несчастье, прося их о помощи. Да и отношение их к бессмертным было, с одной стороны, слишком доверительным, а с другой — слишком скептическим для того, чтобы падение ниц воспринималось как естественная форма обращения даже к богам.

Что касается царя, то он был у них «первым среди равных». Никакого принципиального различия между ним и окружающими быть не могло. Подчеркивать каким-то особым образом его авторитет считалось бессмысленным. Скорее надо было заботиться о том, чтобы и перед троном сохранить достоинство свободного человека, имеющего право высказывать свое мнение, ибо любой авторитет оправдан лишь в том случае, если он признает свободу своих сторонников. Власть, не считавшаяся с нею, казалась греку деспотией.

Само собой разумеется, что в свете таких представлений церемониал проскинезы казался совершенно невозможным. Когда эллины ближе познакомились с восточными обычаями, именно коленопреклонение вызвало наиболее резкий протест. И даже ложная «греческая интерпретация» (толкование чужого в духе греческих представлений), находившая в этом акте проявление «уважения к богам», ничего не могла изменить: эллины продолжали смотреть на этот обычай с презрением. Именно отсюда рождалось их высокомерие, их презрение к миру рабства с точки зрения мира свободы — позиция, которую с готовностью заняли и македоняне, после того как причастились эллинской культуры.

Когда Александр милостиво принял в свое окружение иранских вельмож, то для них проскинеза казалась вполне естественной: владыка выступал как преемник Ахеменидов и новый Великий царь. Разумеется, они совершали коленопреклонение с благородной сдержанностью, не боясь при этом македонских насмешек. Македонян это все равно раздражало: они не хотели видеть согнутыми перед Александром даже и спины персов. Получилось, что при дворе были заведены два церемониала, а это вступало в явное противоречие с провозглашенным равноправием иранских и македонских вельмож в новой империи. Долго так продолжаться не могло.

Проще всего было запретить коленопреклонение восточным подданным. Македонские вельможи, как и греки, этого, вероятно, и ожидали, но, как оказалось, напрасно. Александр не только терпел проскинезу: она ему явно нравилась. И тогда родилась страшная догадка: царь не только одобряет эту церемонию, но ожидает ее и от своих приближенных-европейцев. Вскоре это уже стало очевидным, так как Гефестион и некоторые другие приближенные царя начали агитировать за проскинезу.

Что же заставило Александра добиваться осуществления своего замысла через ближайших друзей? Было рискованно испытывать силу и могущество царской власти, отважившись на введение подобного обычая.

Можно предположить, что царь руководствовался следующими соображениями: он стремился сблизить культуры Востока и Запада, как бы привести их к единому знаменателю, потому что ни в чем так не различалось их мироощущение, как в их отношении к проскинезе. Признание или неприятие проскинезы было символом противостояния мира свободного миру рабства. Это-то противостояние Александр и хотел уничтожить, вводя проскинезу равно для македонян и греков, прежде принадлежавших к миру свободных.

Действительно, противоположное решение — отмена проскинезы для восточных подданных — означало бы, что общим знаменателем мировой державы станет свобода, а это открывало бы иранцам путь к западной демократии. Однако властитель вовсе не хотел этого. Ему требовалось безусловное подчинение всех и вся. Известную роль тут сыграла и горькая досада Александра на то, что его окружение не смогло в полной мере оценить присущие ему творческие силы. Большинство македонян уважали в нем смертного царя; никто, разумеется, не отрицал его дарования, но его не ставили выше человека, не могли и не желали понять, что его повеления должны исполняться беспрекословно, без всякой критики и возражений.