Юхан Пээгель - Рассказы

- Во дает, не хуже битлсов поет, - пыхтел Юлиус, левой рукой сжимая дергавшиеся передние ноги животного, а правой - нож, и норовил найти подходящий момент, чтобы всадить его в свинью. Вот рука, державшая нож, отошла немного назад и потом с силой дернулась вперед... Конец! Но боров собрал последние силы и всем телом рванулся вверх. Нож скользнул и плашмя полоснул левую руку Юлиуса, на ней сразу выступила тоненькая полоска крови.

- Дьявол! Ну, что ты скажешь! Нынче свиньи и те начинают устраивать свинские проделки, - процедил Юлиус сквозь зубы. Но это были последние слова, которые несчастный боров еще мог слышать, ибо нож нашел нужное место. Крик стих, и на траву закапала теплая кровь. С минуту еще мужчины держали борова, потом опять стало непривычно тихо.

- Верная у тебя рука, Юлиус, - сказал Михкель, в то время как Маали заматывала тряпкой его раненую кисть. - Сильно поранился?

- Оцарапался малость, - все еще кряхтел Юлиус, - но это и было нужно, как раз в меру озлился.

Затем мы положили тушу на тележные грядки, словно на носилки. Потом с них переложили ее на подставку. Михкель сам выпустил кровь. Кипящей водой мы вымыли и острыми финскими ножами выскребли почившего. Затем последовала анатомическая часть, которую я здесь опущу. Соседняя хозяйка пришла помогать мыть и чистить кишки. К вечеру все было закончено.

По старинному обычаю, Маали сварила в большом котле свиной рубец с картошкой, брюквой и капустой.

- Помянем душу усопшего, - сказал Михкель и вытащил пробку из бутылки. - Ты, Юлиус, у нас за мастера, тебе первому и горло промочить.

- Да, этих свиных душ на моей совести немало, на Страшном суде мне трудно, должно быть, придется: свои свиньи, твои, Маали, все они на моей совести. Велик мой грех.

- Вряд ли тебя там за них спросят, - покачал головой Михкель, - даже кто людей убивал, и те не отчитываются. Думаешь, таких мало среди нас ходит. Живут себе кругом, как ни в чем не бывало.

- Такие свиньи, эти убийцы, - бормотал Сассь, отрезая себе хороший кусок свиного сердца и посыпая его солью.

- Тебе, Сассь, тоже хочется чего-нибудь сказать, да ты все невпопад говоришь, - корил его Юлиус, - не смей порочить свинью. Свинья по сравнению с ними - безгрешный ангелок. Человек - хуже всякого животного. Видал ты когда-нибудь, чтобы одна свинья убила другую за то, что та другого цвета, либо голос у нее не такой. А человек за это убивает другого человека, да вдобавок еще и его борова.

- Если б еще только убивал, а он же его ест, - добавил Михкель.

- Слушай, Сассик, не ешь ты сердце! - К Юлиусу снова вернулось веселое настроение. - Может, оно сгодилось бы для пересадки. Свинское и человеческое вокурат одно к другому подходит. Гляди, состаримся, купим в лавке субпродуктов замороженное сердце, завернем в тряпку и айда в Тарту, к профессору: вложи, мол, хотим еще пожить?

- Да ну тебя, Юлиус, совсем у тебя язык без костей! - не выдержал Михкель. - Со свиным сердцем мало ли как дело может обернуться. Гляди, начнешь всякое пойло да помои есть, тебя и тошнить не станет, свинская-то душа все принимает. А вино! Тут свиное сердце ни одной капли не допустит!

- Вот когда настоящая жисть настанет, - улыбнулась Маали, - и кормить людей дешево, и никто, как свинья, не упьется.

- Опять свинью поносишь, - рассердился Юлиус. - Когда это было, чтобы свинья да по-свински напивалась! Более трезвого животного на свете не сыщешь.

В очередном тосте мы помянули убиенную и воздали должное кровяным колбасам.

- Да, так уж оно водится. Короткая у свиньи жизнь, вся и радость, что беззаботное поросячье детство и... на том конец! - философствовал Юлиус.

- А у человека, по-твоему, что она, другая? И у него она короткая и вся в дерьме, как рубашка у младенца...

Все мы устали от возни и постепенно насытились, в кухне воцарилось ленивое безмолвие.

И тут вдруг громко прыснул раскрасневшийся Сассь: до него дошли наконец наши шутки.

1969