Нина Алексеева - Одна жизнь — два мира

И вот в полутьме, когда картина шла уже в полном разгаре, вошел и сел между нами наш новый пока еще незнакомец. Когда картина кончилась, и зажгли свет, Н. Н. спросила:

— Ну, как, понравилось?

— Ничего, бывает и хуже, — ответила я.

— Как приятно слышать откровенное мнение, — произнес наш незнакомец и быстро вышел из театра. Мы с Натальей Николаевной направились к нашему любимому месту, к высокой каменной ограде, откуда могли долго часами при лунном освещении любоваться зеркальной поверхностью моря и игрой дельфинов. Дельфинов было очень, очень много, они прыгали, кувыркались, нарушая спокойную серебристую гладь моря и разбрасывая вокруг себя хрустальные всплески воды. Это все было так красиво, что от этого зрелища трудно было оторваться.

— Можно к вам присоединиться? Евгений Львович, — протянув нам руку, отрекомендовался он. Мы так же ответили, и с этого момента он очень вежливо, ненавязчиво, старался все время быть с нами после наших бесконечных экскурсий, на которые он никогда не ходил.

И вдруг Наталья Николаевна получила телеграмму, очень тяжело заболела ее мать. И она немедленно уехала. С этого момента Евгений Львович стал моим неизменным спутником. Каждое утро он встречал меня на ступеньках нашего корпуса, и расставались мы с ним только перед сном и на короткие моменты процедур, которые, кстати, очень часто пропускали, если уходили куда-нибудь на далекие прогулки.

Однажды, выходя после процедуры, я встретила главного врача:

— Как это вы одна? Вот не ожидал, вас ведь водой не разольешь.

— Виноваты вы. Вы же нам разные процедуры прописали, — пошутила я.

А самая красивая, как все называли ее, «аппетитная», сестра каждый раз, когда я приходила на процедуры, с мольбой обращалась ко мне:

— Ну, скажите, когда же наконец вы уедете, ведь такое сокровище не так часто к нам залетает. Я уж постараюсь, чтобы он без вас здесь не скучал.

Я чувствовала, что женщины с завистью смотрят на меня и ждут отъезда.

Нам действительно было приятно и весело быть вместе, мы никогда не скучали, отправлялись в какие-то далекие прогулки, лазали по горам, любовались на море и болтали, болтали обо всем без конца.

Он был необыкновенно красивый, и мне было очень приятно просто смотреть на него. Не такой, как некоторые красавцы грузины, которые тоже пытались за мной ухаживать, от красоты которых, говорила я, меня даже тошнит. Евгений Львович был мужественно красивый, в него трудно было не влюбиться.

А мне просто было очень приятно проводить с ним время, и, наверное, я влюбилась бы в него по уши, если бы не была так сильно влюблена в своего мужа.

Он рассказывал мне о себе все, как будто исповедовался передо мной, я же очень мало говорила о себе. Знал он самое главное: что я замужем, живу в общежитии, готовлюсь сдавать диплом и кое-что из самых житейских мелочей. Я вообще никогда ни с кем, ни при каких обстоятельствах не любила и не умела говорить о себе.

Он был ко мне очень внимательный, ласковый, нежный. Но мы ни разу даже не поцеловались. Я помню, как мы однажды взбирались на какую-то крутую, хаотичную гору, и я поскользнулась, он испугано подхватил меня почти на руки и все, что он сделал, — радостно взял мои руки в свои и крепко поцеловал.

Настал день моего отъезда, мой автобус уходил в Севастополь в 6 часов утра. Я очень просила его не провожать меня. Мы попрощались накануне вечером, но когда я вышла в 5.30 утра, он уже стоял на крыльце. Когда мы распрощались у автобусной остановки, он долго стоял, как пригвожденный, пока наш автобус не скрылся. Женщина, сидевшая рядом со мной и наблюдавшая за нами, обратилась ко мне:

— Вы что, с ума сошли — оставить такого мужа на курорте, куда вы едете? Да я бы 24 часа с него глаз не спускала.

Вернувшись в Москву, я окунулась в работу, надо было наверстать упущенное. Проведенное в санатории время приятно было вспомнить, но никаких особых волнений у меня оно не вызывало.

И вдруг пришло письмо, в нем было так много грусти и нежности, и заканчивалось оно словами: «По горам лазаю один… Ваш, искренне ваш Евгений».

«Значит все эти дамы, с таким нетерпением ожидавшие моего отъезда, вздыхали впустую», — улыбнулась я.

После нескольких писем у меня промелькнула мысль: «Неужели он в меня влюблен, я же никакого повода к этому не давала, мы даже на „ты“ не перешли и я его только по имени-отчеству называла. Нет, какая-то ерунда, этого быть не может, это мне только кажется. Вернется, окунется в свою артистическую среду, а там этих красоток тьма-тьмущая, на любой вкус — все и пройдет».

Мы с Кириллом жили раздельно. Он продолжал жить в семье, в очень стесненных жилищных условиях. Даже я в это время в общежитии была в лучшем положении, чем он. Всем дипломникам теперь уже до сдачи дипломного проекта полагалась отдельная кабинка, вместо второй кровати у меня стоял чертежный стол. Но жить у меня Кирилл не мог, так как считали, что у него, как у москвича, есть жилплощадь в Москве.

Весь день 8 Марта я проторчала в библиотеке. Когда вернулась домой, в моей кабинке девчата празднично накрыли чертежный стол: закуски, бутылки, цветы. Самая свободная комната была моя, и все решили отпраздновать 8 Марта здесь, у меня. Вечер прошел шумно, весело, разошлись в 2–3 часа ночи. У меня осталась ночевать моя подруга Галя, она жила так далеко, что добраться ей к себе уже не было никакого транспорта.

Об уборке не могло быть и речи. Чтобы вымыть посуду, надо было тащиться далеко в душевую, где были рукомойники, горячую воду надо было тащить снизу из кубовой, короче говоря, мы решили лечь спать, оставив все бутылки, тарелки, остатки еды на столе и под столом. Девчата обещали прийти утром помочь убрать.

Рано утром в восьмом часу Галина ушла на работу, а я, подумав минутку, решила до того, как придут мои помощницы, поспать.

Не успела я закрыть глаза, как раздался в дверь тихий, очень деликатный стук. Никто из нашей компании так деликатно не стучал. Девчата вбегали вообще без стука, а ребята грохали так, как будто внутри были все глухие.

Поэтому я, быстро накинув халат, приоткрыла дверь и буквально остолбенела. За дверью стоял… Евгений Львович.

— Евгений Львович, вы можете подождать минут 10–15, я быстро оденусь и впущу вас, — попросила я.

Легко сказать, быстро оденусь или приведу себя в порядок в таком абсолютном беспорядке.

— Да, да, пожалуйста, сколько угодно. Вы, ради бога, извините меня, не спешите, я подожду.

Господи, как же я приглашу его в эту кабинку, где стоит такой ералаш и вот-вот должны прийти девочки помочь убрать. А мне ведь тоже нужно хоть как-то, с грехом пополам, привести себя в порядок, умыться, одеться, да и гардероб мой был такой убогий, что не так просто было быстренько набросить на себя что-нибудь по такому случаю. Но мне обязательно, обязательно надо как можно скорей увести его куда-нибудь, пока девочки кончат уборку.