Юрий Ветохин - Склонен к побегу

От своего деда-крестьянина, от отца агронома, я унаследовал любовь к земле, любовь к русской природе. Хотя я не научился ни жать, ни сеять, ни даже разбираться в злаках, однако, будь на то хоть какая-нибудь возможность, я бы бросил город и буквально прирос душой к колосьям, к коням… Как сказал поэт:

«У меня отец — крестьянин,

Ну а я — крестьянский сын!»

Город я не люблю. Город создал класс людей, который, по словам Блока «не знает ничего возвышенного, который ничем нельзя очаровать, как нельзя очаровать ехидну, и который уважает только палку». Городская цивилизация отняла у людей веру в Бога, любовь к ближнему. Она научила людей халтурить.

Соответственно своей привязанности к деревне я своей родиной считаю не Ленинград, а то место, где каждое лето жил на даче — маленький город Лугу, а если еще точнее, то место, где речка Луга сливается с рекой Ореджем. Речка Луга — символ моего детства и символ моей Родины. Свое несбывшееся счастье я всегда представлял так: идти в яркий, летний солнечный день под руку с любимой женщиной — по берегу реки Луги!

Я отложил тетрадь, достал из ящика стола альбом с фотокарточками, открыл его и нашел единственную имевшуюся у меня фотокарточку родителей. Мне было тогда 2 года, когда мы сфотографировались всей семьей на эту фотокарточку. Всматриваясь в дорогие мне лица, я думал: «Нет, никогда, никогда они не смогли бы вписаться в „нашу советскую действительность“ и если бы они остались живы после войны, то их ждали бы новые неисчислимые бедствия и страдания, и их собственные страдания умножались бы страданиями их сына». Я вырезал две картонки, положил фотокарточку между ними, а потом скатал трубочкой. Трубочку я перевязал ниткой. После этого я вложил трубочку в три презерватива и тоже перевязал их ниткой. Я решил взять эту фотокарточку с собой в побег.

А дневники я бросил в кипяток.

Утром я поехал во Владимировский собор, куда в свои детские годы ходил вместе с матерью. После службы я приложился к иконе Казанской Божьей Матери, а выходя из храма, роздал все свои мелкие деньги нищим, сидящим на паперти. По пути домой я прошел по Гулярной улице и зашел во двор дома, где жил в детстве вместе с родителями. Я прощался с Ленинградом навсегда.

Мой самолет должен был взлететь в полдень. Присев на минутку перед дорогой, я затем закрыл дверь своей комнаты и направился к выходу. В кухне меня увидел Хмиров.

— Вы далеко направились, Юрий Александрович? — спросил он меня.

— На Розовую Дачу ловить рыбу, — ответил я любопытному соседу и скорее вышел на лестницу.

Трамвай № 14 довез меня до Невского проспекта, а там я пересел на первый подвернувшийся троллейбус. Я вышел у кассы Аэрофлота, где несколько дней назад купил свой билет. После регистрации всех нас, пассажиров повезли в аэропорт на специальном автобусе. Короткое время из окна автобуса я наблюдал знакомые ряды старых дворцов и соборов на Невском проспекте — остатки былого величия моей Родины и моего города, превращенные теперь в разные подсобные помещения. Промелькнула мемориальная надпись на одном из домов «Эта сторона улицы наиболее опасна во время артобстрела», напомнившая мне о войне, блокаде и голоде, который унес сотни тысяч жителей города, а с ними и моих отца и мать. Потом автобус выехал на Московский проспект, где ничего подобного уже не было. Через пол часа мы доехали до аэропорта. 100-местный турбореактивный самолет ИЛ-18 ожидал нас на лётном поле. После сдачи багажа, всех нас, пассажиров этого самолета, стюардесса повела на посадку. Я улетал из Ленинграда, как конспиратор. Билет на самолет у меня был на имя Николаева и я никому не сказал о своем отъезде. Завтра я уже буду считаться человеком, не вышедшим на работу без уважительных причин. Поэтому я не мог чувствовать себя спокойным в этом полете. «А вдруг кто-либо из пассажиров узнает меня и спросит, куда я лечу?» Только когда через 3 часа 40 минут полета наш самолет приземлился в Адлере, большом и красивом аэропорту, обслуживающим Сочи и большую часть южного Кавказа, и я снова увидел пальмы и ряд стройных кипарисов и почувствовал аромат цветов, мое душевное волнение немного успокоилось.

В Адлере я поселился в одном из частных домиков вблизи аэропорта, где сдаваемые за 1 рубль в сутки комнаты были образованы ширмами и занавесками, и имели площадь, необходимую только для одной кровати и одного стула. Жильцы там постоянно менялись. В большинстве это были пары, которые развлекались курортной любовью и снимали комнату лишь на одну ночь. В этом домике я ожидал прибытия в Сочи теплохода «Россия» — единственного лайнера Черноморского флота, на борту которого имелись одноместные каюты. Я намеревался купить билет в такую каюту, чтобы, во-первых, не иметь свидетелей моих приготовлений к побегу, а, во-вторых, — хорошо отдохнуть в ней, чтобы начать заплыв сразу после прихода теплохода в Батуми.

Ожидая прихода теплохода, я возобновил свои тренировки. Они должны были включать также ночное плавание. Это была трудная задача, ибо по правилам погран-зоны, к которой относилось все побережье Черного моря, ночное купание было запрещено. Тем более, было опасно купаться одному, ибо в этом случае пограничники могли заподозрить попытку побега вплавь. Неожиданную помощь я получил от одной скучающей женщины, которая сама пригласила меня в ресторан. После ужина в ресторане на берегу моря, я предложил ей искупаться и она сразу же согласилась. Мы разделись и вошли в воду в нескольких метрах от ресторана. «Что взять с пьяных? Захотелось освежиться после душного ресторана, а о правилах забыли!» — такая легенда была придумана мною на случай ареста.

Сперва мы плавали и бултыхались около берега, потом баловались как любовники. Когда я решил, что для представления этого было достаточно, то повернулся и сильными гребками поплыл в сторону открытого моря. Скоро темнота окутала меня, а береговые огни потеряли свою яркость и превратились просто в светящиеся точки. Тогда я стал осматриваться вокруг и искать знакомые звезды и созвездия. Я нашел Полярную звезду, всегда указывающую на север, и Глаз Скорпиона — на юг, а также созвездие Кассиопеи и Пояс Ориона. Я поплыл на кроваво-красную звезду Глаз Скорпиона, как представлял это себе мысленно сотни раз за последнее время. Будучи штурманом на корабле, я не боялся вести свой корабль ночью. Я был уверен в себе. Постепенно такая же уверенность пришла ко мне теперь. После этого больше не стоило рисковать, продолжая свой тренировочный заплыв. Я вернулся на берег, где моя подруга уже познакомилась с каким-то грузином и собиралась уходить с ним. Увидев ее измену, я почувствовал и облегчение и досаду одновременно. Однако, моя задача была выполнена и теперь, в ожидании теплохода, я гулял один, мысленно проверяя все подробности намеченного плана побега. Однажды, на набережной я увидел весы и взвесился. Мой вес оказался равным 80 килограммам.