Юрий Асланьян - Последний побег

А в августе начались побеги. И не только осужденных. Седьмого числа взвод поспал всего четыре часа после ночного караула. По команде «В ружье!» он был поднят около полудня. Ошарашенный, как косяк рыбы, выдернутый сетью из воды, взвод ломанулся в узкую дыру дверей коридора — к ружпарку. А потом оттуда, на ходу продевая поясные ремни в петли подсумков, грохоча сапогами по сухим доскам крыльца, солдаты выскакивали на плац. Всем хотелось спать. Все скрипели зубами и тихо матерились.

— Первая шеренга, шаг вперед, марш! — торопливо произнес командир роты. — Оружие сдать — и в строй. Поживее!

«А это еще зачем? — подумал Гараев. — Жаль, что я встал во вторую».

Командир роты старший лейтенант Коровин, стоя перед строем, весело покачивался на носочках до зависти начищенных сапожек — он, плотный, едва выше тумбочки дневального молодой человек, стоял на земле так, что мог себе это позволить. Рассказывали, например, как после училища он сразу приехал принимать эту роту у капитана, чью могучую грудь в наградах Гараев видел на фотографии в штабе части. И в тот же день у какого-то воина из подсумка выскользнул в сортирное очко магазин с боевыми патронами. Капитан быстренько построил роту и приказал вычерпать содержимое ямы ведрами и цинками — металлическими ящичками из-под боеприпасов. Но новоявленный полководец не очень долго наблюдал за происходящим — публично и кратко он послал капитана по знаменитому русскому адресу. Если не врут, заслуженный волк внимательно посмотрел на него, насупился — но промолчал. И с тех пор все солдаты были уверены, что Коровину под сапоги стелется ковровая дорожка, что родился он не в рубашке, а в полевой форме.

— Так вот, — начал старший лейтенант, когда первая шеренга вернулась в строй, — вчера вечером ушел с поста молодой солдат из шестой роты. И, конечно, автомат не оставил — знаком с уставом… Почему он ушел, мне неизвестно. Одно скажу точно: спать вам сегодня больше не придется. Будете прочесывать лес вдоль железной дороги по направлению к поселку Кедровый. Чтобы легче было идти, возьмете по одному автомату на пару…

Карие глаза командира роты наполовину прикрыты веками, нос птичий, а кожа лица зернистая, как на сильно увеличенной фотографии. Говоря, он слегка улыбается, приоткрывая желтые щербатые зубы.

— Смотрите, сами не заблудитесь, — добавил Крровин и повернулся к командиру взвода. — Веди, Добрынин.

Последний, явную недостаточность всего остального возмещавший подвижностью, засеменил ножками по плацу.

— Взвод, разойди-ись! — заорал он тонким голосом.

Молодых солдат точно взрывом разметало в стороны. Остальные шевельнулись, но не очень, для виду поправляя ремни.

— В колонну по три становись! — скомандовал лейтенант, став на краю плаца спиной к взводу.

Пройдя воротами мимо контрольно-пропускного пункта, они потопали вниз по мягкой, из опила и щепы, дороге. В поселке было тихо и пусто, как на брошенном стрельбище. И только над серым забором, на угловых вышках жилой зоны исправительно-трудовой колонии особого режима, стояли, проклиная резко континентальный климат, часовые. А жара вошла в раж. Казалось, брусья и доски всего поселка вот-вот хором затрещат от сухости. Однако и это лучше, чем минус пятьдесят, которые стянут твои кости своими стальными тросами в декабре.

За высокой насыпью железной дороги лейтенант Добрынин перестроил взвод в две шеренги. И тут Гараев нарочно встал за Хакимом Джаббаровым. Морщась, вытирая платочком лоб и тыльную сторону зеленой фуражки, сухощавый и низкорослый командир взвода начал давать солдатам наставления о том, как не заблудиться.

— Самое главное — это идти друг от друга на расстоянии видимой связи. А если разойдетесь, то хоть аукайтесь. Джумахмедов, командуй, — закончил он свою краткую речь.

Как и рассчитывал, Григорий попал в пару с Хакимом, с которым и полы всегда вместе мыли. Этот толстый таджик считал, что все наказания должны быть справедливыми. И конечно, их количество по отношению к нему росло прямо пропорционально его упрямству в этом вопросе.

Взвод парами растянулся по сосновому бору, по сухому мху в светлом воздухе. Взвод расходился, исчезал за золотыми стволами, вдыхая густой запах смолы и хвои. Как хорошо, когда за плечом нет сержанта!

Первые полчаса они почти молчали, до легких наслаждаясь свободой. Потом со словами «дай понесу» Хаким перехватил с плеча Григория тяжелый автомат и спросил:

— Что там вчера случилось, когда зэк ко мне побежал?

Круглое, багровое, как заходящее солнце, лицо таджика сейчас улыбалось, посверкивая снежными зубами.

— Хакимушка, — сказал Григорий, — хочешь, я дам тебе адрес своей двоюродной сестры? Ты ей напишешь, а потом, быть может, мы вместе твоих овец пасти будем.

И они расхохотались.

Вчера, как обычно, часовые разошлись по постам самостоятельно: забор там же, воры те же — и вперед! Григорий стоял на пятом, у самого леса. Где-то через час он заметил, как над крышей ближнего балка одна за другой взлетели в горячий воздух две пустые бутылки — там, видимо, резвились. Рядовой Гараев немедленно доложил об этом начальнику караула.

— Хорошо, усиль бдительность, — ответил по селектору сержант Джумахмедов.

Вскоре несколько осужденных направились к шалашу из жердей и досок, что стоял на пустыре слева от балка. Уже начало темнеть, но по крикам и жестам можно было догадаться: там происходит что-то серьезное. И точно, шалашик аккуратненько разлетелся по составным, а голый по пояс неудачник рванул по шпалам узкоколейки, пересекавшей пустырь от балка к пилораме. За ним, загребая руками воздух, бежали человек пять. Но страх оказался резвее благородной кровожадности. Проигравший в карты выиграл на беговой дистанции и присел на корточки у колючей проволоки перед контрольно-следовой полосой под вышкой шестого поста. Хаким, стоявший там, демонстративно опустил предохранитель. По селектору громко докладывал часовой седьмого поста Синицын. А к шестому уже бежали офицеры — оперативники и контролеры по надзору. Взяв полуголого изгоя в кольцо, они быстро направились вверх, к первому контрольно-пропускному пункту. Производственная зона замерла. Толпа осужденных поджидала их, стоя на высокой площадке из накатанных бревен, и угрожающе молчала. Слышно было, как, кашлянув, схаркнул в сторону крайний от поста зэк, крупный, с лошадиным поворотом головы. Гараев положил автомат на подоконник — и кстати: полосатая волна, словно сорвавшись, хлынула навстречу идущим офицерам.