Андрей Балдин - Протяжение точки

Мы мало знаем эти обстоятельства, не различаем историко-географических карт той эпохи. Для нас тогдашние панорамы морских боев, герои тех войн задернуты покровом «старины». Удивительное дело: деяния Петра Великого начала XVIII века мы различаем легче, чем подвиги наших моряков в Средиземном и Черном морях, совершенные на полвека позже. Нам не вполне понятны по своей сути эти запредельные «римские» войны.

Александру Шишкову они были понятны. Мало того, что понятны: их следствия он по горячим следам наблюдал со своего корабля сопровождения. Шишков хорошо различал за видимостью современной, плененной турками Греции — Второй Рим, пусть сохранившийся в обломках, зато обладающий всеми признаками святости. Тот второй Рим, тот мир был настоящим, тот был для Шишкова «сейчас», и за него шла вечная война; этот же мир являл ему поверхность события, тонкую пленку очевидного. Умирали здесь и уходили туда: так он прочитывал суть событий, такова была для него метафизическая грамматика той религиозной, вселенской войны.

И вот причина его горького разочарования в Европе: Шишков был потрясен поведением союзников-французов [20] , которые не различали сакрального двоения миров, понимали берег второго Рима как турецкий и оскверняли греческие храмы, замалевывая иконы, оставляя богохульные надписи на стенах . Удивительно, до какой злобы и неистовства доводит развращение нравов! Пусть бы сами они утопали в безверии; но зачем же вероисповедание других, подобных им христиан ненавидеть? Для чего турки не обезобразили сих часовен? Для чего не иной язык читается в сих гнусных надписях, как только французский?

Путешествие не просто изменило Шишкова: оно прочно утвердило те воззрения, которые сложились у него еще в юности. Мемуаристы и исследователи Аксаков, Стоюнин и другие утверждают, что он с младых ногтей был склонен к церковно-славянской лексике, к голосу Второго Рима. Он был воспитан в небогатой семье, учился читать — понимать, «видеть» мир — по церковным книгам и календарям. И вот, по их мнению, следствие: зрелище богохульной Европы закономерно показалось молодому Шишкову отталкивающим. Возможно и так; однако его резкое отторжение могло быть вызвано разочарованием. В таком случае, его биографы не вполне правы: если Шишков ожидал другого, первоначальный его настрой был положительным. Он не отторгал запад заранее, не был предвзятым наблюдателем.

Так или иначе, он вернулся на родину в настроении очевидно антиевропейском. «Окно» на запад после этого путешествия было для него закрыто.

Его детские грезы над «Житиями» и «Четьими Минеями» после путешествия на юг, паломничества за море стали убеждениями. Сокровенное духовное помещение, открывшееся ему в войне за второй Рим, стало для него не менее важным, нежели современное ему пространство. С тех пор он ненавидит и презирает французов — всю свою жизнь, почитая их за варваров. Они и были варварами во времена второго Рима, пребывающего для Шишкова во времени тогдашнего сейчас.

С тех пор он смотрит только на юг, так же как Карамзин — на запад. Они еще не знакомы, но уже по своим взглядам «перпендикулярны».

У Карамзина «в окне» истории — первый Рим, Европа, у Шишкова — второй.

Из этого следует не только то, что перед нами два непримиримых спорщика, но и то, что Россия во времени и пространстве была в тот момент «многоэтажна», имела фасады и окна во все стороны света и теоретически — увы, только теоретически — могла выработать такой язык, который соответствовал бы ее сложному «архитектурному» строению.

Героем той греческой (цареградской) войны на море стал адмирал Федор Ушаков: моряк и монах в одном лице, подвижник и воин, не проигравший ни одного большого и малого боя. После своих южных побед он тихо, без слов ушел в монастырь.

Я знаю этот монастырь: Санаксарский, близ города Темникова; он имеет вид каменного корабля. Спрятанный в глубине русского сухопутного моря, в обширной зеленой низине между Нижним Новгородом и Пензой, он видимым образом плывет через долину мордовской реки Мокши.

Далеко закинуло Ушакова, однако морского образа он не утратил: пересел с одного корабля на другой, с деревянного на каменный. Он остался на границе, разделяющей разно верующие миры: в Греции это была граница между христианами и мусульманами, цареградскими ромеями и европейскими варварами, в Мордве — между христианами и язычниками [21] .

По возвращении (из второго Рима в третий?) новый римлянин, по-гречески «ромей», Шишков получает чин лейтенанта, после чего делает карьеру преподавателя в морском училище; для него рисуется теперь иная война, производимая более в слове, нежели в морском деле.

Он много переводит, между прочим, и с французского — мелодраму «Благодеяния приобретают сердца». Более остального его прославила переведенная с немецкого «Детская библиотека» Кампе. Интерес морского офицера к творчеству все возрастает; военное дело, напротив, успеха не приносит. В 1790 году — Карамзин во Франции — Шишков воюет с шведом. Кампания выходит неудачной (по мнению нашего героя, всех подвел Чичагов, командовавший в той войне кораблями); в чине капитана второго ранга Шишков окончательно сходит на берег. Теперь его плавание совершается только пером по бумаге.

Решительный успех ждет Шишкова при императоре Павле Петровиче. Не иначе средиземноморские утопии Шишкова нашли в лице Павла благодарного слушателя; император был с географией в отношениях наполовину сомнамбулических. Идеалы и химеры имели для обоих вес больший, нежели веления реальности. Сошлись два метафизика, горящие душой; повышение следует за повышением. В 1796 году Шишков избран членом российской Академии; он погружается с головой в изучение церковно-славянского языка — вот когда он к нему склонился бесповоротно. Это еще раз говорит о том, что Шишков совершал поход вокруг Европы человеком в достаточной мере непредубежденным: не оттого он так увидел войну с турками и французами, что в юности начитался церковных книг — такова была сама эта война, разворачивающая перед глазами наблюдателя исчезнувшие, но притом более, нежели реальные, пространства. Теперь, академиком, любимцем императора, Павла Шишков начинает переводить эти видения в слово, полагая, что русское слово его усилиями прозреет в южном направлении, в том правильном, русско-греческом пространстве. Он руководит целым направлением в науке, «этимологическим», в то время модным (вскоре признанным антинаучным, неосновательным, до крайности политизированным).

Вдруг (главное слово в грамматике императора Павла — «вдруг») наступают опала и отлучение от двора. Впрочем, без повреждения в чине, напротив: именно в этот момент Шишков получает вице-адмиральский чин. Павел от Греции поворотил взор свой в Европу: с юга на запад; новые замыслы захватили его горячее воображение. Им не суждено было сбыться: 1 марта 1801 года он был убит заговорщиками.