Георгий Соколов - Малая земля

Рота старшего лейтенанта Куницына разместилась в нескольких полуразрушенных, отбитых у немцев землянках. Ужинали «всухую» — кусок сухаря и банка тушенки на двоих. Кое у кого во флягах нашлось по нескольку глотков вина «Черные глаза», которое выдали в Геленджике два дня тому назад. Остальным пришлось довольствоваться холодной водой. Но сегодня вода казалась лучше всякого вина. Весь день матросов мучала жажда. На каменном берегу не было ни ручьев ни колодцев. Лишь вечером воду доставили из рыбачьего поселка Алексино.

Спать легли поздно. Автоматы положили под головы. Мало ли что может случиться ночью. Чтобы было теплее, ложились впритирку, накрываясь плащ-палатками.

Юнга лег, не разглядев в темноте своих соседей. Спать ему не очень хотелось, он был еще под впечатлением боевого дня.

— Так говоришь — вот это да! — послышался справа насмешливый голос. — А что такое — да?

Виктор не отозвался. С Жорой Нечепурой у него не было желания вступать в разговор. И лежать рядом не хотелось.

Нечепура приподнялся на локте и полушепотом заявил:

— Слушай, юнга, что скажу. Не лезь поперек батьки в пекло.

— Это вы о чем? — буркнул Виктор.

Он несколько неприязненно относился к Нечепуре. Для этого были основания. Нечепура появился в роте неделю тому назад. Представился так: «Жора Нечепура, родом из Одессы, местожительство, понимать надо бывшее, — эсминец «Стремительный». Играю на гитаре. К сожалению, сломал ее в госпитале на голове не очень интеллектуального интенданта во время разговора по текущему моменту. Голова оказалась тверже дерева по названию граб». Увидев юнгу, он воскликнул: «Ого, мы имеем в роте детский сад. Слушай-ка, малыш, а нагрудничек ты имеешь?» Перед десантом всем выдали новую форму — бушлаты, бескозырки, тельняшки. Виктор был в восторге — на его рост оказались и бушлат, и брюки, и ботинки. «Ну, как у меня вид?» — спросил он ребят. Туг подошел Нечепура и испортил ему настроение. «Настоящий морской дьявол, — щуря в усмешке глаза, сказал он. — Таких на картинах рисуют. Вот только ростом ты не вышел и мордочка как у девчонки. Усы бы тебе». Повернувшись к командиру роты, Нечепура стал убеждать не брать юнгу в десант: «Там ведь не будет манной каши». Командир роты тогда хорошо осадил его. Конечно, Виктора взяли в десант. Когда корабль вышел в море, Виктор опустился в кают-компанию, сел у столика и вынул записную книжку, чтобы записать свои мысли. А думал он тогда о маме. Нечепура подошел к нему и стал посмеиваться: «Никак, стишки сочиняешь? Давай, браток, пиши, в нашей роте свой поэт должен быть. С русским языком ты, надо полагать, имеешь не шапочное знакомство». Виктор рассердился и послал Жору подальше Довольно крепким матросским словечком. Нечепура удивленно моргнул и покачал головой, но ничего не сказал. Высаживались под огнем. Кругом рвались снаряды. Десантники спрыгивали на разбитый деревянный причал и торопливо сбегали на берег. Почему-то Нечепура не спускал глаз с Виктора, подбадривал, заставлял пригибаться при перебежках. Виктору так и хотелось крикнуть ему: «Не надо мне няньку, я уже обстрелянный!»

Сейчас опять этот тон няньки! Хотя бы кто-нибудь рассказал Жоре из Одессы, как воевал юнга в горах Кавказа. Ладно, он попросит это сделать замполита.

— Слушай, юнга, — продолжал между тем Нечепура, — всерьез говорю. Не вырывайся вперед. У меня сегодня сердце замирало, когда видел, как ты рискуешь.

— Вам-то что?

— Эх, дурачок, — вздохнул Нечепура. — Ты не серчав на меня… Мой братишка, такой вот, как ты, погиб под Одессой… Хороший был парнишка… Мать у тебя есть?

— Есть.

— Вот видишь… Мать думает о тебе, ночами не спит Должен и ты думать о ней.

— Я думаю.

Виктор уже не сердился на него. Было в словах Нечепуры что-то такое душевное, домашнее. Вообще, если разобраться, этот одессит — отличный моряк. Здорово он сегодня расправился с двумя фашистами. Пикнуть не успели.

— Нам, юнга, рисковать зазря не положено. Нас Севастополь ждет. Бывал там?

— Нет.

— Эх ты, салажонок. Это же город из городов на всем черноморском берегу. Разве Одесса только получше. Хотелось бы побывать в Севастополе?

— Конечно.

— Побываешь, — с убеждением заявил Нечепура. — И моряком заправским будешь. Откуда родом?

— Ейский.

— А как попал к морякам?

— Так вот и попал. Запросто.

— Однако, братишка, пора спать.

Он быстро захрапел. А Виктор заснуть не мог. Растревожил его Нечепура. Воспоминания о матери, о детстве так и лезли в голову. Виктор закрыл глаза, и перед ним живо предстал его родной дом на тихой улице Ивановской. Одним концом улица упиралась в лиман, другим уходила в степь. То-то раздолье было ребятам. Часто бегали на лиман ловить рачков, рыбу. За лето у всех ребят носы становились облупленными. Ходили и в степь. Там зеленое безмолвие, только птицы поют. Виктор любил слушать их веселое щебетание, и был он завзятым голубятником. Утром Виктор открывал голубятню, сыпал на землю зерно. Голуби поднимались высоко в небо и вытворяли там удивительные сальто. Наблюдая за их полетами, он не раз задумывался: а можно ли такое выделывать на самолете? Сейчас он, конечно, таких вопросов не решает. Во время воздушных боев наши летчики похлеще любого голубя делали разные нырки, развороты, перевороты. Учился Виктор в школе на Пушкинской улице. Старшие братья и сестра завидовали, как легко дается ему учеба. Задачи решал за несколько минут, а потом помогал им, хотя они были старшеклассниками. Виктор мечтал окончить мореходное училище и стать капитаном сейнера. Плавал бы не только по Азовскому морю, но и по Черному. Отец Виктора был рыбаком. Умер он за несколько лет до войны, но Виктор хорошо помнит его. Однажды отец показал детям Георгиевский крест, полученный им за храбрость еще в первую империалистическую войну. А в гражданскую отец партизанил. Много пришлось пережить ему. Виктор заслушивался его рассказами. Вот только сердце отец загубил на войнах. Виктор помнит ту страшную субботу. Отец пришел с работы веселый, пообещал ребятам в воскресенье пойти с ними в кино. После обеда прилег отдохнуть и больше не встал. Врач сказал, что сердце отказало.

Тяжело пришлось матери. Четверо детей, а сама малограмотная. Поступила на стройку чернорабочей. Носила камни, кирпичи, месила бетон. Вскоре заболела. Пришлось, не закончив учебы, идти на работу старшим братьям Николаю и Александру. Потом стала работать и сестра Ариадна.

Кто-то зажег коптилку. Юнга приподнялся и огляделся. Землянка была просторная, стены завешаны плащ-палатками. Нечепура спал на спине, по его остроскулому лицу блуждали тени. За самодельным столиком сидели два матроса и молчаливо уплетали из банки тушенку. Виктор опять лег. И опять нахлынули воспоминания.