Неизвестен Автор - В небе фронтовом (Сборник воспоминаний советских летчиц - участниц Великой Отечественной войны)

Командую разворот домой. Теперь, когда прошло напряжение полета и бомбы сброшены, нас начинает волновать вопрос: было ли изменение цели или нет? Сразу же после посадки, едва мы успели зарулить на стоянку, к нам подбежал кто-то из штаба полка.

- Товарищ командир, вас со штурманом вызывает командир дивизии! - И вполголоса добавляет: - Говорят, что вы бомбили не по цели.

Круто повернувшись, командир быстро зашагал через аэродром. С пересохшим сразу горлом я бежала за ним, и только одна мысль билась у меня в мозгу: "Неужели опозорила полк к концу войны! Неужели опозорила?!"

Командир дивизии стоял в окружении офицеров, и мне показалось, что их лица выражали презрение и жалость. На какое-то мгновение я перестала понимать происходящее и безжизненно застыла рядом с командиром.

- Где бомбили? - резко спросил командир дивизии.

Командир полка хрипло ответил:

- По заданной цели!

Тогда командир дивизии перевел взгляд на меня.

Я как бы очнулась и тихо сказала:

- Цель у города Пилькаллен, товарищ командир дивизии!

Тогда командир дивизии повернулся к командиру полка и произнес, как приговор:

- С земли сообщили, что девятка "Пе-2" отбомбилась не по цели!

- А что, разве было перенацеливание? - спросил майор.

- При чем тут перенацеливание? Цель у города Пилькаллен. Но экипажу надо не только знать цель, но и бомбить по цели.

Я оглянулась на стоянку самолетов. Майор, поняв меня, приказал идти к самолетам - поторопить проявление фотопленки. Я видела, как командир дивизии безнадежно махнул рукой, но теперь меня ничто уже не смущало, и я легко бежала к стоянке, где девушки-техники уже снимали с самолетов фотоаппараты.

Летчики и штурманы взволнованно обсуждали вылет, но, когда я подошла, смолкли и вопросительно уставились на меня.

Я не выдержала и рассмеялась.

- Все в порядке, друзья! Только давайте скорее фотопланшеты. Перенацеливания не было!

Заулыбались радисты, легко вздохнули летчики и штурманы.

Со штурманами звеньев Сашей Еременко и Кларой Дубковой мы побежали в землянку, где уже разряжали фотоаппараты самолетов. Весело переговариваясь, мы торопили фотоспециалистов. Через несколько минут перед нами лежал снимок. На снимке, в центре, были видны город Пилькаллен и цель, пересеченная серией белых одуванчиков.

В землянку спустились командир дивизии и наш командир полка. Все приняли положение "смирно", а я молча, торжествуя, протянула командиру полка фотопланшет...

Галина Джунковская, Герой Советского Союза, штурман эскадрильи.

Выдержка и хладнокровие

До Великой Отечественной войны мне изредка приходилось совершать полеты в качестве, если так можно выразиться, "сбрасываемого". В Центральном аэроклубе имени Чкалова я сделала около полутора десятков парашютных прыжков. И, конечно, мое представление о полетах было весьма скромным.

Всю Отечественную войну я летала с двумя замечательными летчицами Героями Советского Союза Машей Долиной и Клавдией Фомичевой.

Большинству из нас приходилось бывать в трудных условиях, где требовались железная выдержка, находчивость и твердая рука. И всегда, даже в минуту смертельной опасности, наши девушки-летчицы действовали решительно и смело, вплоть до самопожертвования.

Клава Фомичева после переучивания одной из первых вылетела на самолете "Пе-2". Очень спокойная, даже чуть флегматичная, она была грамотным, требовательным командиром и отличным летчиком. Ее редко можно было увидеть в плохом расположении духа, резкой с подчиненными. За серьезным замечанием всегда следовала добродушная, ей одной свойственная улыбка. Каждый из нас навсегда запомнил ее выражение лица и интонации, с которыми она обращалась к нам: "Ну-ка, споем, девушки!"

Как бы трудно порой ни приходилось, она всегда оставалась спокойной, рассудительной. Именно поэтому все штурманы, летавшие с ней, чувствовали себя спокойно и уверенно. Ей не раз приходилось очень трудно, дважды с тяжелыми ожога* ми она лежала в госпитале и всякий раз возвращалась к своему нелегкому, но славному делу.

Осенью 1943 года в одном из боевых вылетов под Смоленском самолет Клавы Фомичевой был подбит. На одном моторе, с пробоинами в бензобаках, из которых струей выбивал бензин, под угрозой пожара, она привела машину на ближайший прифронтовой аэродром. Трудно, почти невозможно было правильно зайти на посадку. А выбросить экипаж, на парашютах Фомичева не могла, потому что штурман Галя Турабелидзе была тяжело ранена. Самолет надо было сажать. Поле аэродрома было изрыто взрывами бомб, и при посадке самолет скапотировал. Вспыхнули залитые бензином плоскости и кабина. Экипаж был спасен зенитчиками, которые, рискуя жизнью, разрубили фонарь кабины и вынесли из огня летчика и штурмана. В тяжелом состоянии они были отправлены в госпиталь. А через несколько месяцев - снова боевые вылеты, снова воздушные бои.

Мне пришлось летать с Клавой с весны 1944 года, когда она была назначена командиром эскадрильи. Особенно ярко проявились выдержка и хладнокровие Клавы в боевом вылете на порт Лиепая. Для меня это был едва ли не первый боевой вылет в качестве штурмана девятки. Полет был сложным во всех отношениях: слишком высокая облачность - около 5 тысяч метров, положение в строю - шли последней девяткой в колонне, когда все средства ПВО противника в действии.

На порт зашли с залива. В воздухе темно от разрывов зенитных снарядов, поднялись истребители противника. Какое сердце не дрогнет в этом аду? Ведь даже в обычном полете трудно удержать самолет на заданной высоте и скорости в течение двух-трех минут, необходимых для точного бомбометания. Но Клава вела самолет особенно точно. Минуты на боевом курсе казались вечностью. Наконец цель! Сброшены бомбы. И вся эскадрилья, словно связанная невидимой нитью, уходит плотным строем.

Клава решила идти с набором высоты, чтобы уйти от разрывов. Вот уже 4500, 5000, 5200 метров. Наконец кромка облачности. Оглядываюсь назад и вижу, что все идут крыло к крылу, у всех, кажется, все в порядке. Мне хотелось расцеловать своих замечательных подруг - летчиц нашей эскадрильи Машу Долину, Катю Федотову, Машу Кириллову, Сашу Егорову, Тоню Скобликову, Машу Погорелову. Клава, словно поняв мои чувства, все время повторяла: "Ну молодцы, вот молодцы!.."

После такого длительного полета нам пришлось сесть для заправки на "чужой" аэродром. Когда мы поднялись, чтобы лететь домой, со мной едва не случилась неприятность. Переживая радость успешного вылета, я на какое-то время перестала наблюдать за землей и вдруг обнаружила, что не знаю, где мы летим. Говорю Клаве: "Похоже, что я не знаю, где мы находимся". И в ответ слышу спокойный, веселый голос: "Ну, ну, что это ты вдруг выдумала? Давай смотри внимательно, и все будет в порядке!" Действительно, через несколько минут узнаю знакомое озерцо, очень характерное, в сорока километрах южнее города Шяуляй и даю курс на аэродром. Будь на месте Клавы другой летчик, который не верил бы своему штурману, вряд ли это закончилось бы так хорошо.