Наталья Михайлова - Василий Львович Пушкин

Вот она, «младая жизнь», которая будет играть «у гробового входа»: вино, дружеская беседа — жизнь продолжается! А над смертью можно и пошутить. В стихотворении «Бабушка и внучка» «старушка, добрая Ненила», сетуя на «старость и недуг», ожидая свою близкую смерть, спрашивает свою внучку Лукерьюшку:

Умея и в плохом находить хорошее, Василий Львович с улыбкой указывает на то, что смерть освобождает от забот и дарует покой:

УМИРАЮЩИЙ ЛЕНИВЕЦ

Пока же смерть не встала на пороге, Василий Львович с прежним интересом относится к окружающей его жизни, к людям с их пороками и слабостями. В эпиграммах последних лет — «брюшистый Ермолай», который слышит прекрасно только слово «возьми» и глух, когда ему говорят «подавай»; Злослова, взявшаяся за ум, начав белиться:

Увидев из окна своего дома, как полицейский арестовывает пьяную бабу, Василий Львович тотчас пишет маленькое стихотворение в духе «Опасного соседа»:

Над душою (отнюдь не хладною) постаревшего поэта по-прежнему властвуют милые дамы. Они всё так же вызывают его сердечный трепет, который сказывается в мадригалах, в галантных альбомных стихах.

МАДРИГАЛ

Когда в руках В. Л. Пушкина оказался альбом знаменитой польской пианистки Марии Шимановской (этот драгоценный альбом-музей с автографами известных русских и европейских поэтов и писателей хранится в Польской библиотеке в Париже), он написал адресованные ей французские стихи. Мы не можем не восхищаться его виртуозной игрой словами в изящном комплименте, который не теряет своей прелести даже в переводе:

(Перевод Н. Муромской) [624] Цит. по: Михайлова Н. И. «Друзья! сестрицы! я в Париже!» Василий Львович Пушкин и Франция // Санкт-Петербург — Франция: Наука. Культура. Политика. СПб., 2010. С. 267.

В альбоме Марии Шимановской дядя оказался под одной обложкой с племянником. Будучи в Петербурге, А. С. Пушкин 1 марта 1828 года записал в альбом строки, включенные им позже, болдинской осенью 1830 года, в трагедию «Каменный гость»:

В последние годы Василий Львович сетовал на то, что его дело теперь — «мелочьми перебирать». Но ведь такими альбомными мелочами украшалась жизнь. Это сознавали современники поэта. Это сознавал П. И. Шаликов, который после смерти В. Л. Пушкина напечатал в «Дамском журнале» его стихи «В альбом даме, которой имя Вера». Василий Львович писал о любви, надежде, вере, без которых «жизнь не жизнь чувствительным сердцам», сетовал:

П. И. Шаликов счел нужным сопроводить эту публикацию своим стихотворным текстом:

Это правда. Василий Львович жил для любви и дружбы, писал о любви и дружбе, был счастлив в дружбе. В альбом к соседям Екатерине Гавриловне и Николаю Васильевичу Левашевым (они жили на Новой Басманной) он записал:

Москва, 1830 года, июня 16 дня (183).

Василий Львович с горечью осознавал, что судьба разлучила его со многими старыми друзьями, с любезными его сердцу арзамасцами, но и в разлуке с ними у него оставались дорогие его сердцу воспоминания, сознание того, что друзья у него еще есть. В послании «К В. А. Жуковскому», написанном 9 января 1830 года, он выразил свои чувства настолько искренне и трогательно, что это послание нельзя не привести полностью:

Дружеские послания к А. С. Пушкину 1829 и 1830 годов затрагивали вопросы литературной полемики этого времени. Обращаясь к племяннику в 1829 году, дядя заявлял о своей литературной позиции:

Вероятно, послание «К А. С. Пушкину» В. Л. Пушкин написал, познакомившись с «Отрывками из писем, мыслей и замечаний» племянника, напечатанными в «Северных цветах на 1828 год». В публикацию не было включено предисловие, в котором А. С. Пушкин иронизировал над дядюшкой и его «Замечаниями о людях и обществе». Очевидно, Василию Львовичу был известен текст этого предисловия:

«Дядя мой однажды занемог. Приятель посетил его. „Мне скучно, — сказал дядя, — хотел бы я писать, но не знаю о чем“. „Пиши все, что ни попало, — отвечал приятель, — мысли, замечания литературные и политические, сатирические портреты и т. под. Это очень легко: так писывал Сенека и Монтань“. Приятель ушел, и дядя последовал его совету. Поутру сварили ему дурно кофе, и это его рассердило, теперь он философически рассудил, что его огорчила безделица, и написал: нас огорчают иногда сущие безделицы. В эту минуту принесли ему журнал, он в него заглянул и увидел статью о драматическом искусстве, написанную рыцарем романтизма. Дядя, коренной классик, подумал и написал: я предпочитаю Расина и Мольера Шекспиру и Кальдерону — несмотря на крики новейших критиков. Дядя написал еще дюжины две подобных мыслей и лег в постелю. На другой день послал он их журналисту, который учтиво его благодарил, и дядя мой имел удовольствие перечитывать свои мысли напечатанные» (XI, 59).