Наталья Михайлова - Василий Львович Пушкин

Как сообщал П. А. Вяземскому В. Л. Пушкин, после обеда 8 июня монархи «с Государынями Императрицами и со всею Царскою Фамилиею» действительно «отправились в Архангельское к Князю Николаю Борисовичу Юсупову, где для Их Величеств был приготовлен бал и ужин» [483] Там же. № 47. С. 1372. . Разумеется, все это было «в прекрасно убранных покоях, где ожидало Государей и Государынь многочисленное собрание знатных Особ» [484] Там же. .

Был ли Василий Львович среди приглашенных? Или же он с чьих-то слов писал П. А. Вяземскому о том, что «король прусской помолодел и похорошел»? Доподлинно известно из его же писем, что на балу в Благородном собрании Василий Львович присутствовал. Об этом бале, который состоялся 9 июня, господа старшины Российского Благородного собрания дали объявление в 46-м номере «Московских ведомостей» за 1818 год: дамам предписывалось быть «в круглых платьях без шлейфов», а кавалерам — «в мундирах и башмаках». Василий Львович, который, по его собственному признанию, пудриться не любил, да и мундир был ему «не по сердцу» (230), отправился в Благородное собрание на хоры. На следующий день, 10 июня он писал П. А. Вяземскому:

«Вчера в Благородном клубе собрание было многолюдное и бал великолепный. Императорская фамилия, король прусский, кронпринц — все тут находились и пробыли до 11 часов. — Я был на хорах вместе с кн. Мар. Никол. Гагариной и чуть было не умер от духоты и жара. Никол. Евг. Кашкин прогуливался в милиционном мундире, в башмаках и с зеленым пером. Новый действительный статский советник Н. А. Дурасов точно в таком же костюме подбегал с поклонами ко всем Андреевским кавалерам. Князь Голицын, который жарит и ест мосек, танцевал польский. Ты видишь, что лиц знакомых было довольно. Я пошел из Благородного собрания в Аглинский клуб. Нашел Батюшкова, Гнедича и Жихарева сидящих за столом. Батареи шампанского вина стояли перед ними; я подсел к нашим приятелям, и мы стали вместе пить и прохлаждаться» [485] Цит. по: Панов С. И. Стихотворец на Старой Басманной // Ново-Басманная, 19. М., 1990. С. 68. .

Конечно, после духоты и жара в Благородном собрании здесь было особенно приятно.

«Сегодня открывается монумент Пожарского и Минина, — писал В. Л. Пушкин П. А. Вяземскому 20 февраля 1818 года. — Я, боясь простуды, вместо того чтоб смотреть на парад и на всю эту церемонию, беседую с тобою. Сегодня же вечером дают в Благородном собрании большую ораторию. Славные артисты Соколов и Зубов будут восхищать нас своим пением» (220).

У памятника Минину и Пожарскому своя предыстория. Мысль об увековечении их подвига возникла очень давно. К 1808 году скульптор И. П. Мартос выполнил модель памятника, для сооружения которого в Нижегородской губернии была объявлена подписка на сбор средств. К 1811 году нижегородцам удалось собрать 18 тысяч рублей. Однако в феврале того же года Комитет министров принял решение установить памятник в Москве, а в Нижнем Новгороде воздвигнуть обелиск, на медных досках пьедестала которого дать описание славных дел знаменитых мужей. Отечественная война 1812 года заставила отложить это прекрасное намерение: в Москве памятник К. Минину и Д. Пожарскому был установлен на Красной площади в 1818 году, обелиск в Нижнем Новгороде на территории кремля — в 1828-м.

Торжественная церемония открытия памятника подробно описана в «Московских ведомостях», вышедших в субботу 23 февраля:

«Древняя Столица Москва, разграбленная и сожженная кровожаждущим неприятелем, час от часу более и более приходит в первобытное цветущее состояние попечениями и деятельностью Всеавгустейшего МОНАРХА, вознамерившагося, к изящному украшению ея, а более для поощрения любезных чад своих к великим подвигам и любви к Отечеству, почтить безсмертных Мужей в летописях Российских Минина и Князя Пожарского, прославившихся избавлением Отечества от ига иноплеменнаго, великолепным памятником, который и был сооружен, по приказанию ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, славным Художником Мартосом и доставлен сюда прошедшею осенью; ныне же Февраля 20-го воспоследовало торжественное открытие онаго…» [486] Московские ведомости. 1818. № 16. С. 450.

И далее — рассказ о том, как на Красной площади колоннами расположились кавалерия, пехота и артиллерия, как государь выехал верхом из Никольских ворот, а карета с государынями императрицами — из Спасских ворот; затем строение, скрывавшее памятник, разрушилось, открывшийся монумент вызвал всеобщий восторг, и мимо монумента «все войско при звуке огромной музыки проходило скорым маршем» [487] Там же. .

«Во время сего торжественного обряда стечение жителей было неимоверное, — писали „Московские ведомости“, — все лавки, крыши Гостинаго двора, лавки, устроенные нарочно для Дворянства около Кремлевской стены, стены и самыя башни Кремля были усыпаны народом, жаждущим насладиться сим новым и необыкновенным зрелищем» [488] Там же. .

Василий Львович по нездоровью своему этим зрелищем не насладился. Вряд ли он посетил вечером и Благородное собрание, где в пользу инвалидов Отечественной войны 1812 года исполнялась упомянутая им в письме оратория «Пожарский и Минин» (слова Н. Д. Горчакова, музыка Дехтярева). В оратории участвовали хор придворных певчих, оркестр Императорского Московского театра лейб-гвардии, музыканты из лучших московских оркестров, исполнялась турецкая и роговая музыка [489] Там же. № 15. С. 434. . Но в два часа пополудни Василий Львович все же отправился на Красную площадь:

«Я не выдержал и поехал посмотреть на монумент. — Сие произведение искусства достойно славных времен Греции и Рима. Я ничего не видел подобного. Стечение народа было многочисленное. Когда я приехал на площадь, церемония кончилась. Я вышел из саней и с час смотрел на знаменитых Пожарского и Минина. Я слышал много любопытного. Один толстый мужик с рыжею бородою говорил своему соседу: Смотри, какие в старину были великаны! Нынче народ омелел. Другой: В старину ходили по Руси босиком, а на нас немецкие сапоги надели. Третий: Прославляется Матушка-Москва каменная! Таких чудес еще и не бывало! Час от часу все у нас краше! И точно правда! Через десять лет Москва будет украшением нашего отечества» (221–222).

С этими словами Чацкого, вернувшегося в Москву из чужих краев, мог бы обратиться к В. Л. Пушкину П. А. Вяземский, уехавший из Москвы в чужие края. (К сожалению, его письма Василию Львовичу, как и весь архив Василия Львовича, не сохранились.)