Владилен Воронцов - Судьба китайского Бонапарта

Распрям внутри Гоминьдана во многом способствовал рост революционных настроений в тылу продвигавшейся на север НРА.

После падения Учана в конце октября 1926 г. было решено, что правительство из Гуанчжоу перебазируется в Ханькоу — один из городов уханьского трех-градья. 16 ноября члены правительства и военные советники двинулись в долгий путь по рекам и дорогам провинций Гуандун и Цзянси. На митингах, организованных по пути следования правительства, высшие гоминьдановские чиновники упоенно говорили о продолжении революции, звучали призывы к борьбе против империализма. Но, утомленные после революционных речей и сытных ужинов с супом из плавников акул, из вкусно приготовленных кур и уток с китайскими пряностями, ласточкиных гнезд и т. п., они предпочитали подремать либо в храме предков, либо во дворце, либо в паланкине. А кругом были все та же нищета и бедность малоземельного крестьянства [33] См.: Далин С. А. Указ. соч. С. 245–257. .

1 января 1927 г. правительство прибывает в Ханькоу. Насколько это правительство было левым, можно судить по политическому лицу фигур, отражавших интересы уханьской группировки. Территорию, где находилось правительство, контролировал милитарист Тан Шэнчжи, мечтавший свести счеты с Чан Кайши. Тан Шэнчжи прославился особым коварством. Он принимал гостя в уютном доме, усаживал его за хорошо накрытый стол, а после трапезы где-нибудь в саду спокойно убивал свою жертву выстрелом в упор. Тан, будучи хунаньцем, не доверял Чан Кайши, опирался на своих земляков, местные связи и родство, что, естественно, не устраивало главнокомандующего, предпочитавшего иметь дело с чжэцзянцами. «Он (Тан Шэнчжи. — В. В.), — писал советский вице-консул в Ханькоу А. В. Бакулин, — владеет землей в компании с несколькими буддийскими храмами и в то же время участвует в скупке земель с каким-то орденом миссионеров состоит акционером многих торгово-промышленных компаний, в том числе и компании по содержанию публичных домов в Чанша. Имеет свой пароход на Янцзы, дома и отели в Чанша». [34] Казанин М. И. В штабе Блюхера. М., 1966. С. 94. Если у генерала Фэн Юйсяна в частях в роли «комиссаров» выступали христианские миссионеры, то в армии Тан Шэнчжи особым почетом пользовались буддисты. Таково было лицо покровителя левого крыла Гоминьдана.

В уханьском центре пользовались влиянием крупный земельный собственник Тань Янькай и получивший образование за границей друг Сунь Ятсена Евгений Чэн (Чэнь Южэнь), родиной которого была английская колония Тринидад. Сын Сунь Ятсена, Сунь Фо, хотя и придавал респектабельность правительству, на деле смотрел на политику как на источник обогащения. Брат Сун Цинлин представлял в правительстве деловые круги США. Один из министров — Сюй Цянь (Джорж Сюйчан) был и до революции вице-министром. Разношерстная толпа политиков, от милитаристов до дельцов-авантюристов, скорее по воле случая, оказалась в одной лодке и плыла по течению, нежели контролировала события. Примыкал к ней и революционно настроенный представитель национальной интеллигенции Дэн Яньда. [35] См.: Далин С. А. Указ. соч. С. 332–333.

Главнокомандующий с неприязнью воспринимал раздающиеся из Уханя враждебные голоса, обвиняющие его в попытках пренебречь принципами демократии, установить военную диктатуру: либералы распоясались, они объединяются в Ухане с коммунистами и зовут к повышению авторитета партии, к моральному очищению, к борьбе с его, Чан Кайши, попытками установить прочную, неоспоримую личную власть в партии и государстве. Такое нельзя было простить. Главком мобилизует правое крыло Гоминьдана, ищет опору среди милитаристов. В то время, когда части НРА наступали на Шанхай, Чан Кайши налаживает контакты с Чжан Цзолинем, ведет с ним переговоры об условиях заключения мира. Войска уханьского правительства, возглавляемые Тан Шэнчжи, выступили с Юга против Чжан Цзолиня. Положение уханьского центра осложнялось как внутренними распрями, так и усиливающимся давлением со стороны милитаристов.

Как-то Чан Кайши пригласил на вечерний прием военных советников. Один из них, М. И. Казанин, впоследствии весьма красочно описал эту встречу в резиденции главкома. За столами, поставленными буквой «П», восседал Чан Кайши со своим окружением. Устремления ближайших соратников главнокомандующего вполне соответствовали жизненным установкам пестрой военщины, независимо от того, к какому лагерю они принадлежали. «Что же это я все воюю, одерживаю победы и до сих пор не получил своей провинции?» — спросил однажды генерал Чжан Фукуй, и это ставшее крылатым выражение очень емко отражало настроения в гоминьдановском генералитете. Верхом благополучия для них становилась высшая провинциальная синекура — губернаторство. Провинциальный губернатор обладал неограниченными правами феодального правителя. На вечернем приеме у Чан Кайши рядом с М. И. Казаниным устроился земляк Чан Кайши офицер связи Ли, приставленный явно для слежки к советским специалистам. Ли служил главкому верой и правдой, и, конечно, не по идеологическим соображениям. Главной его целью становилась нажива. Конечно, он не мог претендовать на роскошные губернаторские дворцы, где лишь штат прислуги насчитывал более тысячи человек, и впечатляющий гарем… Но должность чжисяна — начальника уезда (а уездов в стране было до 2 тыс.) его вполне устраивала. Чжисян — полновластный правитель в уезде: он казнит и милует, получает взятки, подарки, устанавливает по своему усмотрению различные поборы. У него богатый дом, молодые наложницы. Ли доставляло немалое удовольствие поделиться своими мечтами с Казаниным.

На банкете Чан Кайши занял место в середине стола, справа сидел Ху Ханьмин, слева — известный своей активной ролью в «Суньятсеновском обществе» Хэ Инцин. Уже в этом — демонстрация единства правых сил Гоминьдана. Обед подходил к концу, когда наступила кульминация, полностью раскрывшая цель сборища генералов. Хозяин встал и обратился к собравшимся с речью. Оратор, доходя порой до истерики, обрушился на КПК, на Бородина. Он закончил свою речь воплем: «Долой коммунистическую партию!» Генералы, подняв бокалы, вместе повторили эти слова, демонстрируя всеобщий восторг по поводу нового политического виража главкома.

Чан Кайши постепенно продвигался к Шанхаю — городу, олицетворяющему в представлении китайцев империализм.

Шанхай в середине 20-х годов — главный город-порт: Китая, насчитывающий 1,5 млн человек. Англичане считали себя старожилами в устье Янцзы. На флагштоках военных кораблей, стоявших в устье реки Вампу, преобладали английские флаги, прогуливающиеся по набережной английские полицейские, с высокомерием посматривающие на окружающих, как бы подчеркивали первенство Великобритании в осуществлении традиционного принципа колониальной политики «разделяй и властвуй». И как символ безвозвратно утерянных позиций, как одинокий осколок ушедшей в прошлое Российской империи маячило на Янцзы русское судно «Охотск». Это судно, как и некоторые другие, угнанные белогвардейцами из Владивостока, нашло пристанище на чужбине. «Охотск» стал, по существу, казармой для казаков и офицеров из белоэмиграции.