Константин Сергеев - Лунин атакует Тирпиц

Положение было безвыходным. Я подставил спину, Иван Иванович взгромоздился на нее и мы (то есть я!) тронулись к Капернауму. Хорошо, что в то время улицы фронтового Мурманска практически не освещались и нам навстречу не попались ни патрули, ни знакомые. Зрелище было необыкновенным. Минут через 15 я почувствовал, что потянуло запахом спирта.

— Иван Иванович, — сказал я, — что за чертовщина, откуда-то несет спиртом!

— Мать честная, — заволновался он, — ну-ка опусти меня скорей, только осторожно!

Я опустил его на землю, он полез к себе за пазуху и обнаружил, что у плоской, бутылки из-под бренди, в которой был спирт, выскочила пробка. Еще хорошо, что пробка эта не потерялась, а была там же, за пазу-

[323]

хой. Все было приведено в порядок, Иван снова залез мне на спину, и мы тронулись дальше.

Никогда в жизни, ни до, ни после этого я так не уставал, как в тот вечер. Когда мы добрались до Капернаума, я был просто измочален. Ноги у меня подгибались, руки тряслись, пот градом катил из-под шапки, заливая глаза. Когда я хотел опустить своего «ездока» на землю, не доходя метров 200 до Капернаума, он запротестовал и мне пришлось тащить его до самых дверей.

Как всегда, у освещенного входа в Капернаум толпился народ — желающие попасть туда офицеры и девушки. Когда я опустил Ивана на землю, раздался дружный смех. Впервые офицер прибыл в Капернаум на спине у другого, вдобавок подчиненного — ведь нас многие знали. Публика веселилась от души. Иван Иванович быстро нашел свою подопечную даму, которая стояла на условленном месте и усиленно топала замерзшими ногами, и мы зашли в Капернаум. Иван Иванович шел уже довольно бодро, зато я еле поднимался, цепляясь за перила.

Немного выпив и закусив в маленьком баре, мы перебрались в танцевальный зал. Иван Иванович вроде как оправился от последствий своего неудачного прыжка, развеселился и вовсю танцевал со своей дамой, ехидно поглядывая на меня. Его отчаянный флирт с незнакомкой был тут же замечен обществом и воспринят как начало серьезного увлечения. К тому же дама, попав из глуши в такое блестящее общество офицеров в красивой форме, с золотыми погонами и орденами, тоже с большим удовольствием отплясывала с таким любезным и симпатичным кавалером.

А я даже после бара никак не мог прийти в себя. Ноги у меня еще тряслись, сил не было никаких, ехидный Иван Иванович даже не предложил мне лишнюю чарочку с устатку. Все, кто знал меня как заядлого любителя танцев, только удивлялись моему кислому виду и апатичному поведению.

Тем временем весть о том, каким способом я доставил своего начальника в Капернаум, быстро распро-

[324]

странилась среди знакомых (а их было большинство) и не очень знакомых. Самые «остроумные» поздравляли меня с «успехом по службе» и предрекали быстрое продвижение вверх по служебной лестнице. А у меня даже не было сил послать их всех к чертям собачьим или объяснить, что не мог же я бросить своего начальника и боевого друга на темной улице, на морозе, а самому убежать в Капернаум на танцы.

Однако бог на свете все-таки есть и он отвернулся от моего начальника, в какой-то степени покарав его за ехидство. Внезапно танцы прервали и начальник Капернаума пригласил всех в зрительный зал, где должен был выступить заезжий гастролер — известный сатирик и юморист из Москвы Виктор Ардов.

Я уже сейчас не помню, какой именно рассказ он нам читал, но отлично помню, что в нем фигурировал типаж по имени Иван Иванович. Когда Ардов по ходу рассказа внезапно (внезапно для публики, конечно) произнес слова «в клуб пришел Иван Иванович с чужой женой», в зале раздался хохот. Ардов был ошарашен такой бурной реакцией на то место рассказа, где в тексте, собственно говоря, ничего смешного не было и смех, так сказать, не предполагался. Он растерялся, некоторое время стоял молча, только шлепал губами, и вдруг, догадавшись, сказал:

— А наверно и в самом деле в зале сидит Иван Иванович с чужой женой!

Публика дружно заревела от восторга, а Иван Иванович с «чужой женой» сидели красные и не знали, куда деваться от всеобщего внимания после такой «рекламы».

Но дело этим не кончилось. Именно в это время в зале появился тот самый друг, который поручил Ивану Ивановичу опекать свою жену. Он в недоумении спросил у знакомого офицера, сидевшего у двери, в чем дело, по какой причине такой восторг обуял публику. Тот, будучи слегка «под газом» и весьма вольно излагая события, сказал ему, что Иван Липатов, оказывается, пришел в Капернаум с чужой женой и ужасно флиртовал с ней, а Ардов об этом узнал и тут же

[325]

сочинил рассказ, в котором разоблачил Липатова и эту жену…

Услышав такую трактовку событий, друг отыскал в зале, Липатова и жену, но пробраться к ним не смог, рядом не было свободных мест. Свирепо поглядывая на жену и Ивана Ивановича, он ждал окончания выступления Ардова. В самом деле, что же это такое? Не успела жена появиться в Мурманске, как про нее уже сочиняют такие рассказы! Да и этот так называемый друг Иван Липатов, тоже хорош гусь! Ни на кого положиться невозможно!

В самом мрачном настроении друг еле дождался конца выступления и ринулся к Ивану Ивановичу выяснять отношения. Но пробиться к нему было непросто — Иван Иванович и «чужая жена» были окружены толпой «поздравлявших». Иван Иванович, красный как рак еле отбивался от них, а бедняга «чужая жена» вообще потеряла дар речи, особенно когда увидела мужа…

Впрочем, пока друг пробивался к ним, он успел сообразить, что ничего, так сказать, существенного между Иваном Ивановичем и его женой и быть не могло. Да и несколько реплик «поздравлявших» помогли ему правильно сориентироваться в происходящем. А увидев с каким неприкрытым страхом поглядывает на него жена и насколько смущен Иван Иванович, он вообще сменил гнев на милость, хотя для порядка сохранил на лице сердитую мину.

Чтобы окончательно выяснить отношения, мы вчетвером пошли в бар и тут на свет божий была извлечена та самая бутылочка из-под бренди, о которой упоминалось выше. Там еще оставалось достаточно «живительной влаги», как выражаются обычно в таких случаях. По мере того, как она исчезала, ко всем возвращалось хорошее настроение, более ясно высвечивался весь необыкновенный комизм происшедшего, и под конец все мы заливались хохотом, вспоминая детали этой истории. Вдобавок к нам без конца подбегали друзья и знакомые, чокались и предлагали выпить за наше здоровье в благодарность за доставлен-

[326]

ное удовольствие. Но особенно рада была этому счастливому концу «чужая жена», которая только сейчас вполне осознала трагизм положения, в которое она безо всякой вины могла попасть, будь ее муж менее добродушным и более недоверчивым.