Фаина Пиголицына - Мстерский летописец

— Дураки все, Апокалипсис не дурнего ума дело. Стали печатать этих картинок поменьше, но и малое количество их все труднее было распродавать. Александр Кузьмич нервничал, винил сына в том, что он нарисовал картинки большого формата, требовал переделать.

Иван изготовил новые картинки, но покупали эти картинки по-прежнему неохотно, и в основном — раскольники, что очень забавляло Ивана Александровича: любимые сюжеты отца пришлись по вкусу его злейшим врагам. Потом спрос на апокалипсические картинки совсем упал, рисунки были счищены с камней.

Успех торговли очень зависел от сюжетов картинок. Еще в Москве Иван Голышев отлично изучил спрос офеней. Хорошо шли заимствованные заграничные изображения детских головок, портреты царей, батальные сцены, сказки, а также гадальные и потешные листы.

С покупательским вкусом, чаще и невзыскательным, приходилось считаться, чтобы не разориться. Но забота о просвещении народа не оставляла Ивана Александровича — он начал выпускать картинки со стихами Пушкина и Кольцова, баснями Крылова. Хотелось влиять на русский народ картинками, воспитывать его вкус, знакомить с великими русскими писателями.

В конце августа Голышевы объявили офенский день, — день, когда разом опустошаются сараи и кладовые от годового запаса товаров, когда офени отправляются в свое долгое путешествие по российским весям. День суетный, но и — праздничный, веселый, с застольем. Голышевы варили к этому дню столько же браги, сколько, бывало, к пасхе или масленице, то есть к самым большим годовым праздникам.

Богатые иконники, купцы, собирая офеней в дорогу, сперва выправляли каждому паспорт, оплачивали за них повинности, давали им денег на содержание оставшейся в зиму без кормильца семьи, на путевые издержки, покупали для офеней лошадь с подводой да еще снабжали его парой сапог русского покроя, с длинными голенищами, — для бездорожья. И товар давали в кредит, заводя на каждого офеню счет, потому этих мелких торговцев так и называли — «счетами», а еще — приказчиками.

Бывало, а в последнее время и частенько, офени-счета, набрав задарма товаров у разных хозяев, оседали где-то в дальнем краю и открывали свое дело.

Случилось такое спервоначалу и с Голышевыми. Потому теперь товары в кредит они не давали. Офени было отшатнулись от них к богатым питерским и московским купцам, наезжавшим сюда на ярмарки, да скоро приметили, что при всем ласкательстве к ним столичных торговцев, все ж таки выгоднее покупать более дешевые картинки Голышевых, торгующих ими к тому же круглый год, а не только на ярмарках.

Офени-бедняки принялись объединяться в артели вокруг разбогатевшего офени-хозяина, который сам давал им, купленные у Голышевых, товары в кредит, оплачивал дорогу и повинности, снабжал лошадью и телегой.

Зажиточный офеня Кондрат Потехин отправлял по России до пятидесяти коробейников с разными товарами. Вот и в офенский день, объявленный Голышевыми, он выстроил возле их дома три десятка подвод, еще ранее отправив двадцать. Офени, в зависимости от маршрута, ближнего или дальнего, уходили в два срока: в раннюю дорогу — с конца июля до масленицы, и в позднюю — с августа-сентября до пасхи, а то и до июля. Офеня — и торговец и землепашец — уходил, справив сенокос и убрав хлеба, и вернуться старался ко времени, когда огород-поле надобно пахать.

Двери дома, литографии, книжного склада Голышевых в офенский день были распахнуты с утра. Под окна вынесли длинные, грубо сколоченные, столы с лавками. Столы покрыли скатертью, выставили на них сладости и огромный фыркающий самовар. Татьяна Ивановна разливала чай и угощала легким завтраком собравшихся офеней перед загрузкой подвод.

Толпа любопытствующих мстерян, особенно ребятишек, грудилась вокруг табора офенских подвод, глазела на завтракающих приказчиков; кто побойчей — заглядывал в открытые сараи, а то и картинку завалящую помимо связок уволакивал.

Вылезая из-за стола, «счета» Кондрата Потехина принялись кидать жребий, кому какую лошадь и подводу брать. Потом так же разыграли нанятых им же подручных работников, начали таскать из литографии связки картинок, стопы книг и складывать их кучками возле подвод.

Кучи были разными, ибо разный кредит доверял Потехин приказчикам. Матвей Корягин, широкоплечий мужик с курчавой цыганской бородой, офенствовал уже лет десять, ходил в сибирский край, имел там свою лавку, дом и офеней-помощников. Ему Кондрат отпускал товары без боязни на любую сумму: надежный мужик. Петр Горячкин тоже был надежным «приказчиком», но, обремененный большой семьей, не всегда вовремя рассчитывался с хозяином. И, чтобы не растить долг, Потехин прижимал офеню, больше чем на сотню рублей товаров ему не отпускал.

Тимофею Ларичеву он давал и того меньше. Молод еще «приказчик», прошлый год и сезона не выдержал, соскучился по жене, явился домой середь года, едва покрыв путевые расходы. В этом году обещал исправиться, но хозяин уже осторожничал с ним.

Вся эта торговля в кредит держалась на риске, и, чтобы не ошерстили хозяина, важно было ему иметь надежный состав офеней, старались даже подбирать родственников, хоть и дальних. Нередко в помощники брали мальчиков, лет с восьми — десяти. Мальчик воз с товарами посторожит, пока офеня с покупателями толкует-торгуется, офенствовать приучается и заработок какой-никакой домой приносит. Чаще всего мальчики «шатались» с отцом, дядей или старшим братом, но случалось, особенно дети из бедных семей, нанимались и к чужим офеням.

Пока подносили товар к телегам, подошел полдень, началось столованье офеней, уже с водкой.

Вынесли и образа, Александр Кузьмич положил под них черный хлеб, в маленькой чашке — соль, а в большой — овес. По обычаю.

После обеда зажгли свечку пред образами, и офени, Потехин и все Голышевы помолились владимирским угодникам. Потом черный хлеб из-под образов Александр Кузьмич разделил на кусочки, на столько, сколько телег собралось в путь. «Приказчики» посыпали свои ломти хлеба солью, а хозяева — Потехин и Голышевы — овсом, и все отправились к телегам.

Ломоть с хлебом-солью каждый положил на дно телеги, а уж на него принялся укладывать свои тюки и коробки с книгами, посыпая их овсом. С обеденного стола ничего не убиралось, пока возы не будут увязаны.

Все это, по давно сложившимся обычаям, делалось для успеха в торговле и счастливого возвращения.

Стаи воробьев кружились над рассыпанным овсом, над телегами и толпой любопытствующих.

Снабжали Голышевы товаром и офеней-ходебщиков, топающих по дорогам с ручной тележкой, санками или просто с коробом за спиной. Такой офеня-коробейник — сам себе хозяин, хоть и малый капиталист. Некоторые из них и вовсе без кредита неспособны были в дорогу уйти. Таких снабжали ссудами разбогатевшие офени-ростовщики или офени-домоседы. Последние торговали своим именем. Малонадежному, пьющему коробейнику они ссужали за десять — двадцать процентов будущего барыша свое письменное ручательство, в котором точно указывалась сумма, на которую можно отпустить товару офене-бедолаге, согласно шаткой его репутации.