Георгий Чулков - Жизнь Пушкина

В январе 1835 года в Петербург приехала баронесса Вревская Евпраксия Николаевна, та самая Зизи, которая была такой милой и забавной девицей, совсем юной, когда Пушкин жил в Михайловском и почти ежедневно навещал своих тригорских соседок. Теперь баронесса была брюхата, но Пушкин, увидев ее в доме своих родителей, уверял, что, несмотря на десять лет, прошедших с той счастливой поры, когда они гуляли в тригорской роще и танцевали при лунном свете на лужайке, Евпраксия Николаевна все так же мила и ее наружность ничуть не изменилась.

Но зато как изменились обстоятельства! Десять лет назад поэт считал себя изгнанником и томился в деревне, как в тюрьме, а теперь он дорого дал бы, чтобы вернуть эти блаженные дни. Только теперь он понял, что его судьба тогда была счастливой; только теперь он понял, что, получив мнимую свободу из царских рук, он сам наложил на себя тяжкие цепи. Евпраксия Николаевна уехала в деревню, взяв слово с Пушкина, что он при первой возможности навестит Голубово, где она жила со своим бароном [1130] …со своим бароном. — Вревский Борис Александрович (1805–1888) барон, побочный сын князя Л. Б. Куракина, воспитанник Благородного пансиона при Петербургском университете. . Зима 1835 года была очень мучительна. Натали возвращалась с балов под утро, обедала вечером, потом переодевалась и опять ехала на бал. Материальные дела запутались окончательно. Сергей Львович передал управление имениями Пушкину [1131] …передал управление имениями… — В управление, например, Болдиным Пушкин вступил в апреле 1834 г. , и поэт переписывался с управляющими и с мужем сестры, Н. И. Павлищевым, который требовал выделить какую-то часть Ольге Сергеевне. Из Михайловского и Болдина приходили вести неутешительные: Сергей Львович совершенно разорил свои поместья. Трудно было работать при таких обстоятельствах. Пушкин мало писал и спешил печатать то, что было ранее написано. В марте в «Библиотеке для чтения» появились «Песни западных славян», в апреле там же — «Сказка о золотом петушке», а в мае — «Сказка о рыбаке и рыбке». Тогда же весною вышла первая часть «Поэм и повестей Александра Пушкина». Гонорары были немалые, но денег не хватало, и пришлось заложить серебро и жемчуг за 3550 рублей. Наталья Николаевна была беременна и скоро должна была родить. Совершенно неожиданно Пушкин объявил жене, что он едет в Голубово и Тригорское. Зачем? Он и сам не знал. Ему было невыносимо в Петербурге и мучительно захотелось увидеть тригорский парк, где так беззаботно он жил десять лет назад. 5 мая он выехал из Петербурга, 8-го он был в Тригорском, о чем Прасковья Александровна сделала запись в месяцеслове, куда она заносила все примечательное. Пушкин побывал и в Голубове у Вревских. Домой он вернулся утром 15 мая. Наталья Николаевна накануне родила сына Григория [1132] Пушкин Григорий Александрович (1835–1905) — младший сын Пушкина, питомец Пажеского корпуса, корнет, ротмистр лейб-гвардии Конного полка. Впоследствии статский советник. . Началась снова петербургская жизнь.

Казалось бы, после грубой угрозы Николая Павловича невозможно возобновлять разговор об отставке или выражать недовольство своей судьбой. Жуковский, по крайней мере, уверял, что, бросая службу, Пушкин проявил по отношению к монарху чрезвычайную неблагодарность. Но, кажется, Пушкин не очень в это поверил, 1 июня он написал Бенкендорфу откровенное письмо. Хотя он, Пушкин, рискует вновь навлечь на себя гнев государя, но ему приходится еще раз объяснить его величеству, что в условиях петербургской жизни он не может работать, а между тем его литературный труд главный источник его доходов. Долги его растут. Чтобы поправить дела, ему необходимо получить отпуск в деревню года на три, на четыре. Только тогда он снова может вернуться в Петербург и воспользоваться милостями государя. Конечно, Пушкин будет настаивать на своей просьбе только в том случае, если государь не увидит в ней каких-нибудь иных мотивов, кроме крайней необходимости, на какую указывает он, Пушкин.

Но Николаю Павловичу не понравился план Пушкина. Тут что-то неблагополучно. Пушкин выражает почтительно свои верноподданнические чувства, но у него задние мысли. Какая нелепость! Уехать на четыре года в деревню! Значит, этот дерзкий вольнодумец настаивает на своей отставке. Нельзя же продолжать петербургскую службу, проживая четыре года в псковской деревне. И он, конечно, увезет жену в разоренную деревушку, и аничковские балы лишатся такой красавицы. Какой вздор! Разве он не может сочинять свои стихи в Петербурге? Николай Павлович согласен дать ему отпуск на четыре месяца — не более. У него нет денег? Ну, денег можно дать — тысяч десять, например.

Пушкин в конце июля написал Бенкендорфу, что его долг возрос до 60 000 рублей. Поэт просит выдать ему из казны 30 000, с тем чтобы этот долг погашался постепенно его жалованьем. На это последовало высочайшее согласие. Конечно, эти деньги были казенные, а не лично царю принадлежащие, но Пушкину была тягостна и неприятна эта новая «милость», без коей, однако, он не мог обойтись никак. Впрочем, и она не разрешала вопроса о том, на какие средства будет жить Пушкин.

Поэта опять потянуло в деревню. Надо ехать в Михайловское. Может быть, эта осень будет такой же, как и болдинская осень 1830 года. 7 сентября он выехал из Петербурга. Он опять у Вревских в Голубове, у Прасковьи Александровны в Тригорском. Здесь его ценят. Здесь его любят. Из Михайловского 14 сентября Пушкин писал жене: «Пиши мне как можно чаще; и пиши все, что ты делаешь, чтобы я знал, с кем ты кокетничаешь, где бываешь, хорошо ли себя ведешь, каково сплетничаешь…» Через неделю он писал ей: «А о чем я думаю? Вот о чем: чем нам жить будет? Отец не оставит мне имения; он его уже вполовину промотал; ваше имение на волоске от погибели. Царь не позволяет мне ни записаться в помещики, ни в журналисты…» 25 сентября опять грустные признания: «Вообрази, что до сих пор не написал я ни строчки, а все потому, что не спокоен. В Михайловском нашел я все по-старому, кроме того, что нет уж в нем няни моей, и что около знакомых старых сосен поднялась, во время моего отсутствия, молодая сосновая семья, на которую досадно мне смотреть, как иногда досадно мне видеть молодых кавалергардов на балах, на которых уже не пляшу…» И опять через два-три дня та же гневная жалоба: «Государь обещал мне газету, а там запретил; заставляет меня жить в Петербурге, а не дает мне способов жить моими трудами. Я теряю время и силы душевные, бросаю за окошко деньги трудовые и не вижу ничего в будущем…» В октябре, все еще из Михайловского, Пушкин писал П. А. Плетневу: «Для вдохновения нужно сердечное спокойствие, а я совсем не спокоен…» 26 сентября он начал писать здесь, в деревне, элегические строки, исполненные грусти и очарования, но бросил их, не кончив: