Георгий Чулков - Жизнь Пушкина

В тот самый день, когда Пушкин послал А. Н. Вульфу шутливое и нескромное письмо, поэт написал посвящение к «Полтаве», исполненное глубокой любви, нежной и целомудренной:

Тринадцатую строчку пришлось, впрочем, переделать:

Стих «Сибири хладная пустыня» давал ключ к имени Марии Николаевны Раевской-Волконской, а Пушкин хотел утаить это имя.

Высокая любовь осталась тайной. После создания «Полтавы», на что пришлось потратить немало душевных сил, хотелось отдохнуть, быть беспечным, говорить глупости… Письмо к Дельвигу прекрасно отразило эту веселую усадебную беспечность. «Здесь мне очень весело, — писал Пушкин. — Прасковью Александровну я люблю душевно; жаль, что она хворает и всё беспокоится. Соседи ездят смотреть на меня, как на собаку Мунито [800] Мунито — известная в то время дрессированная собака. ; скажи это графу Хвостову. Петр Маркович (Полторацкий, отец А. П. Керн) здесь повеселел и уморительно мил. На днях было сборище у одного соседа; я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятишки, хотели непременно туда же ехать. Мать принесла им изюму и черносливу и думала тихонько от них убраться. Но Петр Маркович их взбудоражил, он к ним прибежал: дети! дети! мать вас обманывает — не ешьте черносливу, поезжайте с нею. Там будет Пушкин он весь сахарный, а зад его яблочный; его разрежут, и всем вам будет по кусочку дети разревелись; не хотим черносливу, хотим Пушкина…»

Далее Пушкин сообщает Дельвигу, что в усадьбе много девиц: «Я с ними вожусь платонически, и от того толстею и поправляюсь в моем здоровье. Прощай, поцелуй себя в пупок, если можешь…»

Это одно из последних веселых писем Пушкина. Скоро наступят для него страдные дни.

Здесь, в Малинниках, Пушкин дописывал седьмую главу «Онегина», которую он начал еще весною прошлого года. Он кончил ее 4 ноября. В этой главе чудесно отразились русские усадебные пейзажи и образы. В начале декабря поэт решил покинуть деревню. В Москве предстояла ему встреча, которая определила судьбу последних восьми лет его жизни.

В Москве Пушкин остановился на этот раз в Глинищевском переулке в гостинице «Север». Началась обычная столичная суета, встречи с литераторами, альманашниками, приглашения на светские вечера, холостые пирушки, острословие князя П. А. Вяземского, каламбуры графа Федора Толстого… Пушкин опять стал подумывать о женитьбе. Он был частым посетителем московских балов, где невест было немало. Однажды на общественном балу танцмейстера Иогеля [801] Иогель Петр Андреевич (1768–1855) — московский танцмейстер, учитель танцев в Московском университете. Пушкин увидел молоденькую девицу, почти подростка, Наташу Гончарову [802] Гончарова Наталья Николаевна (1812–1863) — жена Пушкина с 1831 г. С 1844 г. — во втором браке за Петром Петровичем Ланским. . Она уже числилась в списке так называемых красавиц, и поэт находил ее не менее прелестной, чем Софи Пушкину, Ушакову, Оленину и прочих своих «невест». Почему бы не жениться ему на этой хорошенькой барышне? Наташа Гончарова не была аристократкою. Ее отец, Николай Афанасьевич [803] Гончаров Николай Афанасьевич (1788–1861) — отец Н. Н. Пушкиной, человек незаурядных способностей, высокообразованный. С 1814 г. у него стала проявляться наследственная душевная болезнь, которая привела к тяжелому психическому расстройству в 1834 г. , был правнуком калужского купца Афанасия Абрамовича Гончарова [804] Гончаров Афанасий Абрамович — основатель Полотняных заводов в Калужской губернии. , сумевшего создать при Петре Великом замечательную Полотняную фабрику, известную в Европе и в Америке. Он нажил миллионы и получил дворянство. Сын его Николай [805] Гончаров Николай Афанасьевич — сын Афанасия Абрамовича. также обладал коммерческими талантами, но внук, Афанасий Николаевич [806] Гончаров Афанасий Николаевич (1760? — 1832) — дед Н. Н. Пушкиной, которая до 6 лет жила у него и была его любимой внучкой. Унаследовавший большое состояние деда — 3450 душ, внук растратил его, оставив после смерти около 1,5 млн рублей долгу. Крестил первую дочь Пушкиных — Марию. , оказался безумным расточителем. Его жена, урожденная Мусина-Пушкина [807] Гончарова Надежда Платоновна (1765–1835, урожд. Мусина-Пушкина) — жена Афанасия Николаевича Гончарства. , заболела душевно, и тогда ее супруг, тоже психически человек неуравновешенный, предался развратной и беспорядочной жизни, которая в конце концов разорила семейство. Его сын, Николай Афанасьевич, женился на Наталье Ивановне Загряжской [808] Загряжская Наталья Ивановна (1785–1848) — мать Н. Н. Пушкиной. В 1807 г. вышла замуж за Н. А. Гончарова, от которого имела сыновей — Дмитрия, Ивана и Сергея и трех дочерей — Екатерину, Александру и Наталью. , весьма знатной, но нищей красавице. Она ему родила трех сыновей Дмитрия [809] Гончаров Дмитрий Николаевич (1808–1860) — старший брат Н. Н. Пушкиной. После окончания Московского университета был зачислен в Коллегию иностранных дел. В 1832 г., пожертвовав дипломатической карьерой, вступил в управление разоренным имением в качестве опекуна своего душевнобольного отца. , Ивана [810] Гончаров Иван Николаевич (1810–1881) — средний из братьев Н. Н. Пушкиной, отличавшийся привлекательной наружностью. Служил в армии, вышел в отставку в 1840 г. и Сергея [811] Гончаров Сергей Николаевич (1815–1865) — младший брат Н. Н. Пушкиной. Поэт относился к нему с большой симпатией. С. Н. Гончаров в своих рассказах неизменно отмечал, что у Пушкина был «самый счастливый характер для семейной жизни: ни взысканий, ни капризов». и трех дочерей Екатерину [812] Гончарова Екатерина Николаевна (1809–1843) — старшая сестра Н. Н. Пушкиной. В декабре 1834 г. была пожалована во фрейлины. С января 1837 г. — жена барона Ж. Дантеса-Геккерена. Уехав после высылки Дантеса из России, она умерла в Сульце (Эльзас), оставив четырех детей. , Александру [813] Гончарова Александра Николаевна (1811–1891) — средняя из сестер Гончаровых. После смерти поэта сопровождала Н. Н. Пушкину в Полотняный завод, где они оставались до начала 1839 г. Некоторые биографы полагают, что она была влюблена в Пушкина, чьей почитательницей была еще до замужества сестры. и Наталью. Гончаровы в это время совершенно были разорены. Николай Афанасьевич к тому же душевно заболел, так же как и его мать. Наталья Ивановна была ханжою. В доме у них толпились странницы и приживалки. Девочек воспитывали в строгости, но бестолково; образование их сводилось к знанию французского языка, музыки и рукоделия. За Наташей ухаживали многие, но предложения никто не делал. Все боялись сумасшедшего отца, взбалмошной матери и нескладного быта в доме бесприданницы. Но поэт не побоялся всех этих опасных странностей. Любопытно, однако, что, пленившись Натальей Николаевной, Пушкин и на этот раз, по обыкновению, вместо того чтобы остаться около нее, вскоре после бала танцмейстера Иогеля выехал в Старицу, где в это время был А. Н. Вульф, а потом вместе с этим резонерствующим циником поехал в Петербург. 18 января он уже был там и остановился в трактире Демута [814] Демут Филип Якоб (1750–1802) — владелец гостиницы в Петербурге. . Несмотря на свою кочевую, беспокойную жизнь, Пушкин много работал и немало зарабатывал, потому что книги его издавались и переиздавались все время, но денег у него никогда не было: он жил беспорядочно и, главное, вел большую карточную игру, часто с сомнительными игроками, и проигрывал крупные суммы. Книги Пушкина расходились очень хорошо, и гонорары он получал по тому времени крупные. Выходили в свет отдельными книжками главы «Евгения Онегина», в марте 1828 года вышло второе издание «Руслана и Людмилы», в мае второе издание «Кавказского пленника», в декабре «Граф Нулин» (вместе с поэмою Баратынского «Бал»), в марте 1829 года появилась «Полтава», в мае — первая часть «Стихотворений Александра Пушкина», в июне — вторая часть. Но жизнь Пушкина была не устроена. У него не было ни своего дома, ни уверенности в прочности своего положения. Бенкендорф все время бесцеремонно напоминал ему об его поднадзорности. Пушкин не знал точно, что ему позволено и что запрещено. Ему надоедало постоянно обращаться за разрешением об издании той или другой вещи или сообщать о своих поездках в Москву или в деревню. Его ходатайства об отъезде за границу были отклонены, а у него была «тоска по чужбине». Ему хотелось все новых и новых впечатлений, и он чувствовал себя не только русским: он был истинный европеец. Его ходатайство о зачислении в действующую армию также не увенчалось успехом. Прасковья Александровна сравнивала его с орлом, но его не выпускали из клетки, и он бился о железные прутья, тщетно расправляя крылья.