Яков Кедми - Безнадежные войны

За те годы, что Бартов стоял во главе «Натива», организация изменилась и стала более динамичной, оперативной, обладающей способностью анализа и оценок, чего не было раньше. Можно с уверенностью утверждать, что «Натив» начала восьмидесятых годов был не способен выполнять свои задачи и не был подготовлен к произошедшему в конце восьмидесятых – начале девяностых. «Натив» продолжал бы деградировать и не достиг бы того статуса и влияния на процессы как в отношениях между Израилем и СССР, так и в самом Советском Союзе. И, конечно же, не смог бы осуществить или даже понять и спланировать те решающие шаги, которые определили судьбу выезда в Израиль. В качестве руководителя «Натива» Бартов безусловно заслуживает высокой оценки за все сделанное им в этой области и за то, что дал мне возможность осуществить часть моих планов.

Перед моим уходом на учебу в Колледж национальной безопасности Бартов сказал мне, что по окончании мною Колледжа он выйдет на пенсию. Этот шаг был логичным, учитывая возраст Давида (ему уже исполнилось 67 лет) и целый ряд других моментов. Тем не менее, он тянул время и в конце 1991 года сказал мне, что, выйдя на пенсию и оставив пост главы «Натива», хочет еще два года проработать главой отделения «Натива» в Советском Союзе. Я положительно отнесся к этому шагу. У Бартова был опыт работы в СССР еще до Шестидневной войны, за годы службы в «Нативе» он только обогатился. У Давида Бартова были хорошие связи, как в Израиле, так и в СССР. Хотя он не отличался по части организации и управления, но при поддержке из Израиля, людей на местах и при наличии хорошо отлаженной системы я не опасался, что возникнут проблемы. Тем более мне было ясно, что нам придется организовывать отделения «Натива» во всех новых государствах, возникших на обломках Советского Союза.

1 мая 1992 года я вступил в должность главы «Натива». Через двадцать три года после моего приезда в Израиль и через четырнадцать лет после начала работы в организации. Была определенная символичность в том, что бразды правления «Натива» мне передал именно тот, кто был главой отделения «Натива» в Москве в 1967 году, когда я впервые прорвался в израильское посольство. Знаковым было и то, что главой правительства, который назначил меня директором «Натива», был Ицхак Шамир, один из самых активных и настойчивых сторонников изменения политики Израиля в отношении борьбы за выезд евреев СССР в Израиль.

Первое, что я решил сделать после вступления в должность, – провести реорганизацию «Натива». До этого момента по моей инициативе в бюро уже произошли кое-какие изменения, однако в преддверии новых дел и изменившейся ситуации мы должны были заново подготовиться и реорганизоваться. Еще с начала восьмидесятых у меня выкристаллизовалась четкая концепция «Натива», его структуры, целей и форм работы. Я давно пришел к выводу, что принятие евреями решения покинуть Советский Союз определялось положением в стране их проживания, проблемами и их остротой, отсутствием надежды на будущее. А на это мы не могли повлиять. Но я полагался на Советский Союз и на непрекращающуюся деградацию страны во всех сферах жизни. Я видел цель «Натива» в создании возможностей использовать эту ситуацию и складывающиеся условия и трансформировать разочарования и стремления евреев в выезд в Израиль. В еврейском вопросе нам нужно было противостоять всей мощи Советского Союза. Этой проблемой занималось высшее советское руководство, она была одной из важнейших составляющих внутренней и внешней политики СССР, как, впрочем, и израильской. Ответственность за этот вопрос была возложена на советскую службу безопасности – огромный и угрожающий Комитет государственной безопасности, КГБ. Мы должны были оценить и осмыслить советскую политику в отношении евреев и, более того, верно предугадать ее возможное развитие, а также проанализировать и понять советских евреев, пробудить в них национальные чувства и направить эти чувства на выезд в Израиль. На основании всего этого мы должны были составить политические и оперативные рекомендации для главы правительства и после утверждения реализовать их. Только профессиональная организация, обладающая соответствующими возможностями сбора данных, анализа и оценки, а также оперативностью, была способна выполнить эту масштабную миссию. В особенности когда в Израиле не было ни одного государственного органа, который серьезно бы занимался Советским Союзом. Моссад вообще не занимался Советским Союзом, не вел там никакой деятельности и поэтому не был в состоянии самостоятельно оценить происходящее в целом и, конечно же, в отношении евреев. Разведуправление Генштаба также не знало и не понимало Советский Союз, за исключением частично военных аспектов, связанных с советским присутствием на Ближнем Востоке. Служба безопасности была наиболее квалифицированна в понимании СССР, но в основном в области борьбы с деятельностью советских разведслужб в Израиле. В израильском Министерстве иностранных дел способности анализа и оценки Советского Союза были почти нулевыми. Таким образом, мы не могли воспользоваться помощью какого-либо израильского органа, в особенности когда речь шла о внутреннем положении и о еврейском вопросе. Нужно было создавать в «Нативе» свою собственную базу. Часть необходимых изменений мне удалось провести ранее, теперь я приступил к завершению создания в «Нативе» структур для оптимального выполнения поставленных перед ним задач.

В «Нативе» уже работали новые люди, принятые мной ранее. Большинство из них были молодыми людьми, выходцами из СССР, в том числе бывшими офицерами Армии обороны Израиля. Также в «Нативе» работали те, кто в прошлом, еще в Советском Союзе, в той или иной степени были активистами еврейского движения. Это сочетание армейских офицеров, репатриантов, отслуживших в армии, с одной стороны, и активистов, с другой, позволило создать в «Нативе» прекрасную, здоровую и оперативную систему. Созданная система полностью использовала и умножила достоинства работников, сводя к минимуму их недостатки. Кроме того, правильный баланс между новоприбывшими и уроженцами страны шел на пользу «Нативу» и оправдывал себя.

При наборе кадров я снова столкнулся с непрофессионализмом и небрежностью армейской контрразведки. Примерно через год после моего назначения главой «Натива» я принял на работу моего соученика по Колледжу национальной обороны Зеева Бонэ. Он родился в Израиле, дослужился до полковника, большую часть службы проходил в воздушно-десантных войсках. Он был прекрасным офицером и после окончания Колледжа был назначен начальником оперативного отдела Генштаба. И в тот период его службы мы отлично работали вместе, сотрудничая в ряде областей. Я был удивлен, когда за несколько дней до выхода Зеева на работу в «Нативе» мне позвонили из Службы безопасности с требованием задержать его вступление в должность до завершения проверки на допуск. Я сказал своему собеседнику, что Зеев переходит к нам из оперативного отдела Генштаба, где наверняка успел познакомиться почти со всеми сверхсекретными тайнами израильской армии. «Верно, – ответил сотрудник Службы безопасности. – Однако не мы, а армейская контрразведка определяет возможность допуска в армии. Мы не полагаемся на их профессионализм, поэтому бывшие военные проходят у нас проверку заново. Кроме того, контрразведка проверяла его в только в 1971 году, когда он призвался в армию на низший допуск, и с того времени больше проверок не было». Это означало, что на всех армейских должностях, в том числе когда он учился в Колледже национальной безопасности и возглавлял оперативный отдел Генштаба, Зеев служил, практически не проходя необходимой проверки на допуск! Я привык к халатности и непрофессионализму в армии, но это уже было слишком.