Перл Бак - Чужие края. Воспоминания

В Японии они были поражены уровнем цивилизованности и культуры, что бросалось в глаза даже во время непродолжительных стоянок в портовых городах. Керри восхищало изящество этих небольшого росточка людей, и ей казалось, что столь совершенный народ просто не может быть порочным. Но Эндрю не так-то легко было искусить красотой, и при виде многочисленных храмов и людей, молящихся идолам, он лишь еще больше утвердился во мнении, что эта страна оставалась «варварской».

Старый «Город Токио» шел только до Японии, и им пришлось пересесть на колесный пароход, который курсировал по китайским морям. Там на их долю выпало пять ужасных дней. Впрочем, до того, как пароход вошел в особенно бурные воды, они провели два прекрасных дня во внутреннем Японском море. Там океанские волны, укрощаемые японскими островами и горами, текут мирно, не суля никакой опасности, и словно любуются своей красотой. Для Керри это море навсегда осталось очаровательным примером спокойствия, и в воспоминаниях о нем она всякий раз черпала силы для очередного плавания.

Когда они приблизились к Китаю, она с жадностью начала всматриваться в сушу, надеясь увидеть живописные скалистые берега, которые так запомнились ей, когда они подплывали к Японии, но ничего подобного здесь не было. Янцзы плотным, угрюмым потоком вливалась в море, и ее желтые, грязные воды никак не желали смешиваться с чистой морской водой. Ей показалось даже, что корабль споткнулся на границе между двумя не желавшими смешиваться водяными потоками. По обе стороны от корабля, по мере того как он приближался к берегу, открывалось длинное, плоское, грязное пространство. У нее дрогнуло сердце. Неужто ей суждено провести жизнь в стране, лишенной красоты?

Так они добрались до Китая и высадились в Шанхае, который был тогда, как и теперь, главным китайским портовым городом. На пристани их встретила группа здешних миссионеров, и Керри стала пристально в них вглядываться, стараясь понять, что это за люди. Она была немного разочарована, обнаружив, что они никоим образом не отличаются внешне от других. Ничто в их облике не свидетельствовало об особом благородстве, как, впрочем, и ни о чем дурном. Это были обычные, приятного вида люди, одетые немного не по моде, такие же, каких она могла встретить в своем родном городе. Женщины с тайной завистью рассматривали детали ее дорожного костюма, и ее тронуло, что первые их вопросы были об Америке. Эти люди были добросердечны, дружелюбны, и было приятно, что их встретили.

Этих бывалых миссионеров подбодрило лицезрение двух молодых, крепких американцев, только что приехавших из родной страны. Миссионеров всего-то было одиннадцать человек, и уже семь лет никто новый не появлялся. В первый же вечер новоприбывших радушно пригласили отобедать в доме одного шанхайского миссионера, и за столом завязался оживленнейший разговор, во время которого все горячо интересовались последними американскими новостями и давали советы.

Всякий раз, когда я думаю об этом обеде, я не могу не вспомнить одну историю, которую рассказала мне Керри. После обеда Эндрю, сверх меры насытившийся хорошей пищей и изрядно утомленный морским путешествием, крепко заснул прямо за столом, к ужасу молодой жены, которая находилась на другом конце комнаты и не могла его вовремя растолкать. Такое случилось на глазах Керри в первый раз, но потом ей было уже не внове, что Эндрю, стоило ему утомиться или заскучать, одолевала дремота, и, немного соснув, он просыпался освеженный и в хорошем настроении. Эта его особенность, вне всякого сомнения, шла ему на пользу в напряженные, первые годы работы и весьма помогла ему держаться в хорошей физической форме, но неизменно терзала Керри. Керри взяла за правило, если удавалось, садиться с ним рядом и незаметно его будить, причем делать это надо было с особой сноровкой, ибо, проснувшись, он мог от неожиданности замычать, что немедленно привлекло бы к нему общее внимание. Из тех случаев, которым я была свидетельницей, ее особенно возмутил такой: как-то раз он сидел в церкви на помосте в числе других ученых мужей, с которыми должен был выступать. Поскольку речь предшествующего оратора была скучновата, он со спокойной совестью решил соснуть. Керри, сидевшая в первом ряду, мгновенно это заметила и, если бы это было в ее власти, пригвоздила бы его взглядом к противоположной стене. Но он спал, а она не находила себе места и чуть не вскочила на ноги, когда его должны были объявить. Но он каким-то чудом исхитрился открыть глаза в тот самый миг, когда кафедра опустела, преспокойно поднялся на нее и начал говорить. Керри не удержалась, стала потом его корить, но он лишь виновато улыбнулся, и ей нечего было больше сказать, поскольку он и правда всегда просыпался вовремя.

Миссионеры еще неделю оставались в Шанхае, чтобы сделать запасы на зиму. В те дни этот портовый город был единственным местом, где можно было приобрести иностранные товары, и даже уголь на период холодов закупали здесь, а потом отправляли его в глубь страны на местных джонках. Эндрю купил первый раз в жизни британский ульстер, поскольку зимы в долине Янцзы холодные и сырые. Еще они купили постельные принадлежности и обстановку для комнаты, а Керри вдобавок, к некоторому неудовольствию Эндрю, еще и розового муслина на занавески.

Затем их компания распалась — одни уехали в Сучжоу, другие, и среди них новоприбывшие, в Ханчжоу. Они отправились под парусами на старых тихоходных деревянных джонках, и это путешествие отняло у них семь дней, во что трудно поверить сейчас, когда превосходная железная дорога за какие-то полдня доставит вас из Шанхая в Ханчжоу, — шанхайские предприниматели проводят конец недели на берегах Западного озера в Ханчжоу. Но в те времена, кроме этой маленькой группки, — Эндрю, Керри и старой миссис Рендолф в одной джонке и супругов Стюарт с их тремя сынишками — в другой — в Ханчжоу больше не было белых. Джонки стояли в заливе Сучжоу, там они погрузились на них, и лодочники повели свои суденышки на веслах через китайский город, а по берегам толпились зеваки, желавшие поглазеть на этих странных пассажиров.

Оглядываясь через плечо на множество коричневых лиц, Керри испытывала досадное двойственное чувство. Здесь рядом были те самые «язычники», ради которых она оставила родную страну, которым она посвятила жизнь и которым готова отдать всю себя без остатка! Но тут же ее охватило отвращение. Как противно было смотреть на них, сколько жестокости было в их узких глазах, сколько холодности в их любопытстве! Но вот джонки выплыли, наконец, из городской тьмы, где дома так близко подступали к каналам, что казались расплесканными по берегам, и даже стояли в воде на сваях.