Виктор Розов - Удивление перед жизнью
- Название:Удивление перед жизнью
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Вагриус, 2000
- Год:2000
- Город:Москва
- ISBN:5–264–00049–2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Виктор Розов - Удивление перед жизнью краткое содержание
Он родился, когда началась Первая мировая война.
Познал голод, холод и страх, принесенные революцией и войной Гражданской.
На Великой Отечественной он, юный актер Театра Революции, был тяжело ранен и чудом остался в живых. Он терял близких, не имел крыши над головой, переживал творческие трудности…
И все‑таки Виктор Сергеевич считает себя очень счастливым и везучим человеком.
Он благодарен судьбе и за испытания, выпавшие на его долю, и за счастье жить, любить, растить детей, заниматься любимым делом, и за множество замечательных людей, встреченных им на жизненном пути… Он смотрит на мир широко раскрытыми, ясными глазами, полными ожидания. Ему интересно жить.
И он очень хочет, чтобы мы тоже поняли, что жить — в самом деле интересно.
Удивление перед жизнью - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Поскольку пьеса шла широко, я сделался человеком материально обеспеченным, отлично обеспеченным. Взошло третье зернышко. Что это за зернышко, объясню. Давным — давно, когда еще была жива Пелагея Ивановна, хозяйка комнаты — кельи, я позволил себе лихую роскошь — купить апельсин. Сейчас, когда эти прекрасные плоды лежат на лотках чуть не в каждом переулке, может быть, и не всем ясен тот мой широкий жест. Но и не в нем суть. Съев апельсин, я посадил в цветочную плошку три его зернышка и загадал три желания. Если все зерна взойдут, желания должны исполниться. Нет, это не было сделано всерьез, потому что желания я загадал хотя и самые желанные, но невероятные. Я был измучен скитаниями без пристанища, ютился на крохотном горбатом сундучке, и первое мое загаданное желание было: иметь свое собственное жилище.
Все три зернышка взошли. Первое желание исполнилось в 1940 году. Я оказался наследником комнаты — кельи. Могу расслабить все мышцы тела, все органы чувств, даже клетки кожи. Быть одному — это свобода. Надеюсь, никто не поймет меня глупо. Человеку необходимо бывать одному, даже когда у него все благополучно. Я предполагаю: если человек никогда не нуждается в одиночестве, если ему неинтересно быть с самим собой, значит, это пустой человек.
Второе мое желание исполнилось в 1945 году, 16 мая. Моя любимая стала моей женой.
И, наконец, было загадано третье желание. Оно было совершенно фантастическим. Так как я сказал, что посадка зерен с желаниями была грустной шуткой, то именно поэтому я и позволил себе такое фантасмагорическое желание. Мне совестно в нем признаться, но если вы примете в расчет мое беспрерывное бедное существование, то, может быть, поймете меня или хотя бы извините, тем более что в мечтах человек может стать хоть Архимедом, хоть Шекспиром. Мне в отрочестве нравились романы Беляева «Гость из книжного шкафа», «Властелин мира». Словом, я загадал: пусть, независимо от моей работы, даже если я вообще не работаю, мне каждый месяц будут давать двести рублей (в новом исчислении). Ну не глупая ли мысль? Глупейшая! Ахинея! Так вот, когда широко пошла моя первая пьеса, я стал ежемесячно получать поспектакльный гонорар. Мог ничего не делать, но спектакли в разных городах игрались, и положенный по закону процент со сбора шел автору. Вот они, чудеса в решете!
С грустью должен заметить: конечно, только по молодости лет, по мелкомыслию, а главное, по житейской истерзанности я загадал именно такие три желания. А теперь, как в волшебной арабской сказке, попросил бы духа изменить из них хотя бы одно. Непреложным оставляю только жену. Но надо же было думать не только о себе, а, во — первых, о своих детях (правда, тогда их еще не было) и обо всем, что делается в мире! Впрочем, может быть, и у добрых духов есть предел возможностей. Кто знает…
Когда в первой газетной рецензии меня назвали писателем, я испытал острое чувство неловкости. Писателями для меня были Чехов и Толстой, Пушкин и Блок, Жюль Верн и Стендаль. Впрочем, я остаюсь при этом чувстве и поныне.
Материальное благополучие, зрительский успех пьесы не успокоили меня. Я не настолько был глуп и слаб духом, чтобы не устоять против испытаний на популярность и сытость, и насторожился: а не являюсь ли автором одной пьесы, как часто бывало даже с великими? И я принялся за работу над второй пьесой. И если первую написал, как уже говорил, за три недели, то над второй бился три года.
Но пора метаний была окончена, и поэтому я могу закончить эту главу и поставить точку.
Глазами ребенка
Взрослый человек всегда старается объяснить то или иное явление жизни, загадка его тревожит — и манит, и тяготит, будь это тайны науки, искусства или общественного бытия. Решив ее, он обретает душевный покой, умственное равновесие и счастлив. Ребенку тоже свойственно постигать тайны, но не путем умственного анализа, а чисто практически. Он обрывает мухе крылья и лапки и смотрит, что из этого получится. Это не жестокость — только любознательность. Даже сами понятия добра и зла ему неведомы. Это же условные понятия!
Пятилетним мальчиком я никак не мог открыть тайну перочинного ножа: как он складывается и раскрывается. Я умел и раскрывать, и складывать, но не мог понять этого чуда. И я расковырял нож, разобрал, разломал, но так ничего и не понял. Ножик пропал, а это был единственный складной нож в нашем доме, самый примитивный, с одним лезвием, он принадлежал отцу. В детстве, да и в жизни у меня никогда не было перочинного ножа. Несколько лет тому назад, будучи в Лондоне, я купил себе дорогой шведский перочинный нож с набором всяческих инструментов: тут тебе и два ножа, и открывалка для консервов, и ножницы, и шило, и иголка, и отвертка — простая и крестообразная, даже увеличительное стекло, а сверх того — и костяная палочка для ковыряния в зубах. Он мне не очень нужен, и купил я его скорее в силу каких‑то детских нереализованных желаний.
Дети познают реальный мир, если так можно выразиться, пальцами. Их интересует все — вплоть до жгучего желания разглядывать яркое солнце не жмурясь. Меньше всего их занимают общественные отношения. Даже в кругу своей семьи они ничего не анализируют, а все принимают как должное, абсолютное и стационарное. И если сейчас о периоде нашего общества, о котором я хочу немного рассказать, я кое‑что знаю из учебников, романов, повестей и рассказов, то в ту пору я знать ничего не мог, а просто жил и видел. Я говорю о годах нэпа, который наступил, когда мне было девять лет. Я даже не знал, что это называется нэп, я просто с детским восторгом наблюдал, как преображалась наша бедная, голодная, ободранная жизнь, как все начинало сверкать и смеяться.
К этому времени мы уехали из Ветлуги в Кострому. Стабилизировался червонец. Это понятие для меня выглядело так. Мать говорила: «Витька, сбегай узнай, почем сегодня червонец». Я мчался в книжный магазин Политиздата — две минуты бега, — и там висело объявление. Говоря взрослым языком, указывался курс червонца. Немного позже я узнал, что червонец — это десять рублей. Сколько он стоил в те времена, я не помню, — вероятно, миллионы тех. бывших в обращении денег. Запечатлелось в памяти, что французская булка стоила пятьсот тысяч рублей. Помню также, что отец ехал в командировку в Москву, и командировочных денег у него был мешок. Настоящий большой мешок! Все это меня, ребенка, удивляло и восхищало. Неразбериха в денежных знаках. Еще были в обращении так называемые керенки, — очевидно, выпускавшиеся при А. Ф. Керенском! — маленькие, коричневые, они мелькали и пачками, и длинными лентами, и рулонами. На них было напечатано «40 рублей», но вряд ли одна бумажка стоила одну копейку. Были и какие‑то большие, чуть ли не в поллиста писчей бумаги с очень высокими номиналами. И вдруг (конечно, не помню, в какой день) все эти деньги исчезли. И появились совсем новые, их помню хорошо: желтый рубль и зеленые три рубля — продолговатые, синие пять рублей и десять — красные, прямоугольные, вертикальные. Вот эти‑то десять рублей и были червонец. Деньги громадные по тем временам! Да еще при папиной зарплате в сорок — пятьдесят рублей. Тут же появилась и мелочь — медные полкопейки, копейки, две копейки, три и пятачок, серебряные — десять, пятнадцать, двадцать, пятьдесят и один рубль. Были, говорят, и золотые, но я их не видел. Выпустили их, видимо, мало, так как сейчас эти монеты являются коллекционной редкостью. Бумажные деньги были все новенькие, гладкие и даже не хрустящие, а звенящие тихим бумажным звоном. Медные сияли красненьким солнышком. А серебряные — лунным сиянием. Очень ценились все эти денежки, в том числе и полкопейки.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: