Мицос Александропулос - Сцены из жизни Максима Грека

— Но и ты, Максим, не исполнил моей просьбы. Дважды просил я тебя, но всуе… Если только Селиван — мы ведь всего лишь люди — не забыл передать тебе.

Как видно, он упомянул о Селиване, чтобы дать Максиму возможность оправдаться.

— Брат Селиван — человек правдолюбивый и высоконравственный, — сказал святогорец. — Он передал мне твою просьбу, владыка. Ты хотел, чтобы мы перевели «Историю церкви» Феодорита Блаженного. [154] Феодорит Блаженный — епископ Кирский (386–457), один из самых образованных писателей V в. «История церкви» (449) — самый важный его труд.

— Да, — подтвердил Даниил. — Но ты, Максим, не сделал этого, и не понимаю, по какой причине.

— Объясню тебе, владыка. «Историю церкви» Феодорита не проси лучше переводить: не весь плод от бога, есть в нем и горькие зерна.

Даниил и Топорков переглянулись.

— У святого Феодорита? — в один голос удивленно воскликнули они.

— Святой Феодорит был просвещенный пастырь, — принялся пояснять Максим, — и поскольку он, не ведая страсти и страха, рек слово правды, преследовали его тогдашние властелины, но в конце концов все признали его мудрость и святость. Так было со многими боговдохновенными людьми.

Опять митрополит и его приспешник обменялись взглядами.

— Я не говорю сейчас о самом святом и о просвещенных его писаниях, — продолжал Максим. — Не говорю ни о божественном «Эранисте», ни о других сочинениях: «Против иудеев», «Против магов персидских», «Врачевание эллинских недугов». Я говорю об «Истории церкви». И дивлюсь, почему твоя святость требует, чтобы мы перевели эту книгу.

Даниил с трудом сдерживал раздражение. А Максим оживился. Глаза его засверкали, следы страдания исчезли, морщины словно разгладились.

Вместо Даниила заговорил Топорков. Он приблизил к Максиму свое лицо и, уставясь ему в глаза, спросил:

— Скажи нам прежде всего, Максим, почему ты отказываешься? Дважды уже просил тебя митрополит и сейчас просит в третий раз. Почему отказываешься?

Голос Топоркова теперь уже не звучал тепло и сочувственно, как вначале. И Даниил не притворялся больше больным и разбитым после бессонницы. Лица у них раскраснелись.

— Причина одна, — обратился Максим к Топоркову, — ныне воюете вы с ересями и разными вредными вероучениями, и когда будет война сия позади, тогда и следует перевести «Историю церкви», а пока — не время.

Оба священника сгорали от нетерпения: наконец-то они услышат страшное признание из уст самого святогорца. «Господи, осуди его! — молился про себя Даниил. — Уста его полны проклятия, коварства и лжи, под языком его мучение и пагуба». И, наклонившись вперед, он нетерпеливо бросил:

— Ну что, скажи, что опасного в «Истории церкви»?

— Святой Феодорит, будучи человеком просвещенным, не желал скрывать истину, — отвечал Максим. — И в «Историю церкви» включил он письма Ария, Македония и других распространителей ересей. Он приводит их целиком, а теперь не пойдет это вам на пользу, принесет вред…

Ему не дали договорить. Этот неожиданный довод возмутил Даниила. Вскочив с места, он громко ударил в ладоши, точно охотник, который, упустив счастливый случай, решил, что ему незачем уже сидеть в засаде, подстерегая дичь.

— Лжец, лжец! — злобно вскричал он, и лицо его исказилось. Глаза налились кровью, он сжал кулаки, готовый наброситься на жалкого святогорца, растоптать его. — Вероломный, вероломный! Как приехал ты сюда, отягощенный проклятием божьим, так и поныне живешь в грехе. Душа твоя не ведает раскаяния. Злоба твоя неукротима. Ты — само вероломство и злонамеренность. Проклятый сойдешь ты в могилу, не истлеешь вовеки. Ты лжешь, лжешь!

— Ничтожный, ничтожный! — кричал и Топорков. — Есть у тебя и другая причина, но ты скрываешь ее.

Страшные, вне себя от гнева, склонились они над Максимом.

— Другой причины у меня нет, — сказал святогорец.

— Есть! — вопил Даниил. — Вассиан подговорил тебя не повиноваться мне.

Митрополит прошелся несколько раз из угла в угол, потом остановился перед Максимом, — великан с багровой физиономией и оскаленными зубами.

— Про-кля-тый! Тебя спалит господь своей молнией, огонь уже сжигает тебя. — Он окинул взглядом святогорского монаха с головы до ног, от грязного клобука до грязных башмаков. — Вот до чего дошел ты! — взревел он. — И еще много страшней проявит гнев свой господь! Признайся, несчастный, ведь немало ты претерпел.

— Владыка, я был бы недостойным, коль донимали бы меня страдания телесные, — перекрестившись, молвил Максим. — Как наставляет меня господь, так я и поступаю, и какое наказание ни посылает он моему ничтожеству, справедливо оно и заслуженно.

— Перестань, фарисей, жалкий фарисей! — взревел Даниил. — Да чего ждать от такого, как ты? Из латинского Рима и попираемой турками Греции явился ты к нам. Мы не верим ни единому слову твоему, ни изреченному, ни написанному. — Наклонившись вперед и прожигая святогорца горящим взглядом, он продолжал: — Вот какова причина истинная: святой Феодорит в «Истории церкви» неопровержимо доказывает, что монастыри имеют право владеть селами, имуществом, слугами и многими иными богатствами. Чтобы крепнуть и процветать.

Максим слушал с изумлением. Даниил и Топорков, стоя перед ним, сверлили его глазами — как святой Георгий, пронзивший копьем змея, — и ждали: вот-вот сатана испустит дух. Им не терпелось увидеть, как покинет Максимово тело черная его душа.

Но святогорский монах вместо того, чтобы испустить дух, улыбался и печально покачивал головой.

— Ох, стыд и позор, владыка, — проговорил он. — Ступай, ступай. Поскорей омойся в реке семь раз и, как Нееман, очистись от страстей — ибо ты прокаженный и сам того не замечаешь.

Тут Топорков не выдержал. Схватив святогорца за рясу, он тряхнул его, и голова Максима бессильно склонилась к плечу. Даниил испугался.

— Оставь его, — сказал он. — Оставь, не трогай больше. Не то примем на свою душу его грехи.

Но как только Топорков отпустил Максима, тот поднял голову и обратился к митрополиту:

— Ты прокаженный и сам того не видишь. И как пророк Елисей, говорю тебе: ступай, семь раз омойся в реке, другого лекарства нет для тебя… И откуда ты взял, Даниил, что такое пишет благочестивый Феодорит в своем сочинении? Кто тебе сказал?

— Именно так он пишет, именно так! — стукнул кулаком по столу митрополит.

— Ох, неразумный! У святого Феодорита ищешь ты поддержки, чтобы отстоять свой произвол? Да он спалит тебя огнем! Кто еще так ненавидел богатство, любил уединение и бедность, как этот скромный епископ? Побойся гнева его, Даниил!

Топорков схватил Максима за рясу. Но теперь уже не стал его трясти, а ударил своей сильной рукой, да так, что тот вскочил на ноги.