Вера Аксакова - Дневник. 1855 год

Хорошо если б и Долгорукова прочь, но он, говорят, в полной силе. Приехал из Севастополя Егор Оболенский, брат Андрея Васильевича. Константин, впрочем, его не видал, но Михаил и Юрий Оболенские ему сообщали его рассказы об Горчакове. Он отзывается холодно, как выразился Михаил Оболенский. Он рассказывал анекдоты про его забывчивость, доходящую до крайности; человек вовсе без головы! И такому-то человеку вверена не только честь, но вся судьба России и жизнь сотни тысяч людей! Это глубоко возмутительно. Егор Оболенский – адъютант Остен-Сакена, и не один из его адъютантов не был ранф. Егор Оболенский прибавляет, судите как хотите, но это факт. Остен-Сакен, отпуская своего адъютанта на место битвы, крестит его и, отпустивши его, молится об нем сам, когда идет на сражение, служить молебен и по возвращении также.

Малахова башня была взята нечаянно, но говорят, что Тотлебен несколько ошибся, что сделал сзади ее ров, который и послужил препятствием для отбития ее вновь нашими войсками. Воейков бросился в него первый, чтоб ободрить солдат, и был первый убит, а за ним и почти все начальники. Но когда овладели Малаховым курганом французы, произошел страшный взрыв; много погибло, и французы бросились назад, но в это время подоспели резервы, и Пелисье своих принял в штыки и заставил вернуться. Ополчение курское дралось отчаянно, но офицеры ополчения, говорят, разбежались.

Владимир Самарин, говорят, чрезвычайно храбр. Солдаты скучают по северной стороне, потому что тут началась правильная жизнь, ученье и т. д. И говорят, что на южной стороне жизнь была свободнее, вольнее и порцион вдвое, только бомбардировка. Говорят: «На северной сильная позиция». – Михаил Оболенский был у нас и познакомился с маменькой; он сказывал, что Самарин уезжал чрезвычайно грустен, он делал прощальный обед, и Оболенские говорили, зачем Константин не приехал, но Константин не знал заранее, когда Самарин был в Москве. Как грустно и тяжело вспоминать, что Самарин должен был идти в ополчение! Оболенский сказывал, что великий князь Константин Николаевич говорил прежде, что не успокоится, покуда не завербует Самарина к себе, но Самарин решительно отказался, он не хочет связывать себя службой. – Оболенский очень хвалит Константина Николаевича и утверждает, что все слухи, распространяемые о его дурном характере и деспотизме, совершенная клевета. Насчет государя Оболенский говорит, что он очень слаб и никогда бы не решился отставить Клейнмихеля, если б был в Петербурге. Михаил Оболенский сказывал, что в первое время после Николая Павловича хотели его канонизировать! Почти невероятно, но в Петербурге все возможно. Хорошо также и то, что было намерение раздать всех казенных крестьян в частные руки! Но, кажется, это отменено. Также не очень приятное известие о дозволении вывозить хлеб из Крыму для Австрии; это значит давать нашим врагам возможность нас истреблять и разорять.

Когда Константин был у Оболенских, Михаил Оболенский ему показывал записки его отца, найденные после него, о которых до сих пор никто не знал. От семейных или его личных записок осталось всего листа четыре; остальное должно быть истреблено. Другие же касаются его служебного поприща и деятельности; тут много рассказов о Павле, вполне его характеризующих, чрезвычайно любопытных; и семейные его записки открывают всю его простую верующую душу и чисто русского человека. Никто и не подозревал, что Алекс. Петр, каждый день отдает себе отчет не только в событиях своей жизни, но и во всех-движениях души своей и строго их разбирает и судит. Все Оболенские удивительные люди: при всей, кажется, пошлости и пустоте своей жизни сохраняют все тот же мир душевный и истинную доброту сердца. – Михаил Оболенский был чем-то при посольстве в Вене и сказывал Константину о том сочувствии, которое славяне и вообще православные имеют к России. «Я только их не отталкивал, как другие, и они меня чрезвычайно любили».

Константин давал ему читать свою записку, без письма разумеется, и он пришел в совершенное восхищение по-своему. Он упросил Константина дать ему списать. – Шилову также давал читать Константин, и тот тоже вполне доволен и согласен. У Казначеева Константин встретился с Кушниковым, которого принял сперва за ополченного, но потом Кушников объявил ему, что он так просто носит русское платье, и что не отпускает бороду только по просьбе жены.

Кушников рассказывал, как он сам был свидетелем, с каким благоговением и любовью даже говорят поляки о Назимове за его добрые поступки в Польше. Вот еще весьма замечательная новость. Приехавши в Москву, Константин узнал, что адъюнкт Гладков из Петербургского университета будет защищать диссертацию, всю основанную на статье Константина о родовом бытье, и потому он был на диспуте и познакомился с Гладковым. Но как позволили печатно хвалить Константинову статью, это удивительно, тогда как министр еще так недавно выразился о ней так неблагоприятно.

[…]

Вторник, 15 ноября < 1855 г. >. Мы в Москве с неделю. Переезд в Москву; политические разговоры. Впечатление первых дней; приятные известия семейные. Политических вестей почти никаких. Скоро проезд государя, Москва. Путятин, его история. Константин Николаевич другой дорогой, его жена. Добрые вести о государе, его слова; я хочу думать. Посещение Крыма и армии; восторг, простое обращение. Письмо Ивана об ополчении и т. д., неудовольствие и пр. Строганов, адрес ему. Письмо от Макарова (Кулиша), его книга в рукописи. Базунов о книге отесеньки. Новый журнал Каткова; предложение его отвергнуто. Письмо от Маши Карташевской, нездоровье Тет. – Гости и покупки. Приказ Горчакова. Рескрипт. Ермолов, его рассказы, интриги против него; об Лидерсе. Известия об Севере и Булье; об статье в Библ., упомянуто об Константине. Крузе. Книга Кулиша. Погодин, Головин, Тотлебен, Мельников, Чевкин, Клейнмихель. 14 миллионов долгу… Мы были 8 ноября в церкви. Пальчиковы; снег. Письма дяди и др. Газеты и журналы иностранные. Новое поражение подтверждается. Что-то впереди! Речь Наполеона. Журналы, рассказы солдата и т. д. Мы были в Кремле, у Иверскои. Еще не устроились.

[…]

Среда, утро. Щепкин хотел прислать комедию, сказал, что будет Казначеев. После присутствия приехали они с Погодиным в 6 часов утра. После него явилась Мария Ивановна; говорили о Воейкове, о Сумарокове. Мы завтракали – приехал Самарин, о Хомякове, об Ив., о Погодине, об слухах политических. Казначеев приехал, – Самарин стал прощаться, они говорили друг с другом. Самарин уехал. Казначеев посидел довольно долго; сердится, что сенаторов сделали зависимыми от министра, что он сейчас бы поехал к нам, что теряет память, спрашивал, кто из братьев сидел, рассказывал про Бернадота, про современный энтузиазм и т. д. Вечером без меня были дети Хомякова, Хомяков, Воейковы. Мы сами ездили к Елагиным, видели К. Ив., Павлову, Бартенева. Томашевский рассказывал, что Редклиф отсылается; Н. Арну – начальник над всеми; визирь назначен, который за Россию; Решид-паша будет сменен. Можно предполагать мирную сделку; Турция на все согласна, чего Россия требует. Почему же и не быть так? Славяне будут жить в Турции, как у нас иностранцы. Англичане в Греции не останутся (впрочем, должны очистить и французы). Турция все же не будет… Вена старается о Греции… Австрия прилагает деятельное участие за нас (зачем допустили союз Австрии с Пруссией? Король подписал, не зная сам что, и потом сменил министра). – В газетах ужасные ругательства; 40 номер Лойда запретили. Одна прусская газета упоминает о прибытии государя за благословением своего тестя. Мы остановили движение черногорских и сербских славян. Прокламация черногорского князя – фальшивая. Известие какого-то приезжего, будто бы захватили судно английское с 40 миллионами серебром. Силистрию вовсе не будут брать, а только обложат. Паскевича нет; при Силистрии командуют Лидере и Хрулев. В венской газете пишут, что турок было 5 тысяч, а наших 2, кажется. Вообще везде у нас по горсточке против большого количества. Войска еще идут на Дунай. Ошибки были сделаны давно (говорит Т.). теперь их надобно поправлять. Меншиков предлагает идти на Константинополь, а Паскевич – на Вену, и не решился государь. Восстание греков не подавлено. Америка еще медлит, но поможет. Флоты должны будут уйти, уговаривают Швецию, а Швеция не решается, покуда англичане не начнут решительные действия, не сделают чего-нибудь значительного. Флот французский медлит соединиться с английским; вообще французы что-то затевают, и как бы англичанам не остаться в дураках. Наполеон начал все дело из личной мести за отбитых трех невест, за непризнание династии и т. д. Мы щадим Францию во всех статьях и т. д. Намерения наши водвориться на Балканах и занять всю Болгарию, запастись хлебом до зимы, амеждутем приготовить славян к военным действиям – оружия нет. Пусть Франция и Англия сидят в Турции (говорит Том.), их армия сама распадется через год. Англичане желают войны и желали всегда, а Наполеон нет. Австрия в конвенции постановила, чтоб мы не переходили Балканы и не утверждались в княжествах. Об переговорах с Сеймуром, об недостатке войска, приготовлении военных, дело завязывалось само собой. Денег у нас много в монете и в слитках, к тому же пожертвования. Мы дома, если и потерпим поражения и неудачи, – поправимся, а у них нет резервов. Защищает Закревского, почту и т. д. Спросите у кузена, как все делается. (Слова А. Ф. Томашевского.)

Примечания

Читать дальше