Виктор Андриянов - Косыгин

У Шолохова с партноменклатурой брежневского набора отношения не складывались. В октябре 1964 года он не променял охоту на «исторический» пленум ЦК КПСС. Дал телеграмму из Уральской области: «Приехать не могу. Сердечный привет. Шолохов». Партийные бонзы, конечно же, принимали на свой счет и известную реплику писателя о Сталине: да, был культ, но была ведь и личность.

В общем, ЦК командировал в Вешенскую зав. отделом культуры Шауро. После торжественной части почетных гостей пригласили домой к Михаилу Александровичу. Был среди них и Валентин Осипович Осипов, мой давний товарищ, в то время директор издательства «Художественная литература», а еще раньше — главный редактор издательства «Молодая гвардия», выпустившего первые книги Шолохова. Была и Людмила Алексеевна Гвишиани-Косыгина, директор Библиотеки иностранной литературы, член редакционного совета издательства «Художественная литература». Не все в этом кругу знали о давнем знакомстве Шолохова и Косыгина, о том, что Михаил Александрович и Мария Петровна были на 70-летии Алексея Николаевича. Вот что рассказал мне Валентин Осипов:

«Людмилу Алексеевну пригласили в торец стола, к чете Шолоховых. Однако она деликатно отказалась и расположилась неподалеку. Но со всеми… Череда приветствий — тостов, подарки. Встала — замечу, не первой — и Косыгина.

Уже начало ее речи подтвердило ту скромность, которая была ей столь присуща:

— Дорогие Михаил Александрович и Мария Петровна! Примите от моего отца, от всей нашей семьи самые искреннейшие поздравления. Отец, к превеликому сожалению, не смог вас приветствовать… В отъезде… — Фамилии отца не поминала.

И в заключение небольшой этой своей речи передала подарок ко дню рождения — что-то в упаковке, невеликое по размеру.

…Нас, москвичей, вывозят на станичный аэродром. Усаживаемся в самолет — взревели моторы, пробежка. И вдруг… резкая остановка. Ревут, ревут моторы, несколько раз мимо нас, пассажиров, пробегают озабоченные летчики — то что- то высматривают по кругляшам окон, то даже открывают двери и соскакивают. Минут 15 такая суматоха. Наконец мотор утих и объявление: «Шасси попало в раскисшую землю. Просим выйти, будем ждать трактор-тягач…»

Вышли. Оглянулись. Станица далековато. Тихо и пустынно в этот воскресный день…

Но глядим: машина прямо по летному полю. Это младший сын писателя, Михаил Михайлович, не успел покинуть аэровокзальчика. Подъехал на отцовом газике и пояснил: «Трактор будет минут через сорок… Предлагаю скатерть-самобранку». И прямо на травке, по кромке летного поля, неподалеку от уткнувшегося в землю аэроплана, стелется неведомо как появившийся брезент. Тесно стало на нем. Это Михаил Михайлович и аэродромный начальник «сервировали», как пошутили, второй, выходит, завтрак. Прекрасны на свежем воздухе и в этом внезапном содружестве попутчиков станичные угощенья: россыпи свежей южной зелени и ядреные помидоры, и огурцы из зимнего засолья, домашняя колбаса, каравай вкусного хлеба и — не без этого — бутылки донского вина.

Поэт Егор Исаев, пока все это накрывалось, походил-походил за аэродромом, во чистом поле, и, вернувшись, этак галантно, с полупоклоном и при изящных выражениях, преподносит Косыгиной пучечек ковыля. Красив — по ветерку сединно стелется…

Но Людмила Алексеевна не приняла одаренье. Проговорила:

— Не обижайтесь, Егор Александрович… У нас в семье не принят ковыль… Началось в первый день войны. Мама на рынке, еще не зная, что через какие-то минуты объявят о войне, закупив, что надо было, купила и связочку ковыля.

Тогда в Москве он продавался как диковинка. Идет домой и тут — радио! С бедой на долгие годы… С того дня боимся ковыля. Уж извините…»

Вот так степная, белобрысая трава, красивая только на вид, вдруг напомнила о войне, о том страшном дне 22 июня 1941 года.

Уже через несколько дней после начала войны Государственный Комитет Обороны создает Совет по эвакуации. Косыгин — заместитель председателя. Политбюро ЦК ВКП(б) утверждает при Совнаркоме Комитет продовольственного и вещевого снабжения Красной Армии. И здесь Косыгин зампред. В августе в составе комиссии ЦК ВКП(б) и ГКО он улетел в Ленинград. Очень скоро этот маршрут станет для него, уполномоченного Государственного Комитета Обороны в Ленинграде, почти таким же привычным, как дорога на работу. Клавдия Андреевна и Люся не раз будут провожать Алексея Николаевича на Центральный аэродром. Людмиле запомнилось, что отец улетал на «Дугласе», — там, в стеклянном «фонаре», сидел пулеметчик.

С июня 1942 года Косыгин отвечает за обеспечение Красной Армии инженерными и саперными средствами; в августе того же года получает еще одно поручение — он уполномоченный ЦК ВКП(б) и СНК СССР по обеспечению заготовок местных видов топлива. (Для справки: одному, не самому крупному заводу требовалось 300 вагонов дров в сутки.) В июле 1943 года Косыгин становится председателем СНК РСФСР, одновременно оставаясь зампредом Совнаркома Союза.

Эвакуация. Такого масштабного перемещения производительных сил, как в Советском Союзе в сорок первом году, а затем под новым натиском вермахта и в сорок втором, мировая история не знала.

В Совете по эвакуации Косыгин работал «профессионально и самоотверженно», — отмечает один из его биографов С. Константинов (Независимая газета, 14 декабря 2000 г.). «В аппарате Совета было всего несколько человек, — добавляет А. Болдырев, помощник Косыгина. — Вся тяжесть работы легла на плечи Алексея Николаевича, так как Шверник был нездоровым и крайне нерешительным человеком. Надежным помощником Косыгину в этих делах стал заместитель Председателя Совнаркома РСФСР К. Д. Памфилов».

В те страшные месяцы, случалось, немецкие войска врывались в города, которые даже не подозревали, что с этого дня, с этого часа, с этой минуты уже началась оккупация. Динамик на площади еще читал сводку Совинформбюро о боях километров за сто отсюда, над горкомом развевался красный флаг, а фашистские мотоциклисты уже мчались по захваченным улицам. Это происходило не только в первые недели войны на западных границах Союза, но и за тысячу километров от них. Например, в Мариуполе. Немцы ворвались в город восьмого октября 1941 года, когда там шло заседание бюро горкома партии… Но броневой стан Мариупольского завода имени Ильича — 216 вагонов — еще в августе выгрузили в Магнитогорске. Собрали в новом корпусе. С 23 сентября он катал броню. Со многих заводов эшелоны уходили под бомбами.

Десятого июля 1941 года ГКО направил телеграмму в Киев, Хрущеву — ответ на предложения украинских властей. Приведу этот документ с небольшими сокращениями, поскольку он емко характеризует и настроения тех месяцев, и подход Сталина к тому, какой должна быть эвакуация.