Александр Конрад - Дневник

В дневнике Альбанова запись о том, что Луняев болен цингой, сделана 21 мая (3 июня), а 22 мая штурман написал: «„Цинготных" теперь у меня двое: Губанов тоже заболел, десны у него кровоточат и припухли. Все лечение мое ограничивается тем, что посылаю их на лыжах искать дорогу, на разведку, даю на сон облатку хины, а Луняеву, кроме того, к чаю выдаю сушеной вишни или черники».

В этот день Альбанов записал в дневнике: «Положение наше, конечно, не особенно завидное, это я сознаю давно и сам. Поэтому я не особенно удивился, когда сегодня вечером сначала Конрад, а потом и еще 4 человека выразили желание, бросив нарты и каяки, идти на лыжах вперед. Хотя бросать каяки я считаю опасным или, во всяком случае, преждевременным, но, тем не менее, противиться желанию „лыжников" я не мог. Как я мог гарантировать им успех при моем способе движения, как мог я навязывать им тащить всю поклажу, наши нарты и каяки, которые я считал необходимыми для нас, но „лыжники" считали лишь обузой? Я только постарался разъяснить им, что они могут очутиться в очень рискованном положении, бросивши в океане, хотя бы и покрытом льдом, наши каяки, на которых так хорошо плыть, в чем мы уже имели случай убедиться, и которые в конце концов не так уж тяжелы. Как они будут жить, если даже и доберутся до земли, без теплого платья, без топора, посуды и массы других вещей, которые сейчас лежат в каяке и представляют, правда, некоторый груз, но которые так нужны будут на первой же земле, где им вздумается пожить и отдохнуть. „Лыжники" приумолкли, но я вижу, что не убедил их».

30 мая (12 июня) Альбанов в дневнике замечает: «…Сегодня полуденная высота солнца дала широту 82°, а теперь, когда я пишу этот дневник, мы уже, должно быть, пересекли 82 параллель. Странное дело: на моей карте северная оконечность Земли кронпринца Рудольфа нанесена на широте 82° 12'. Следовательно, теперь, когда широта наша 82°, я нахожусь от этой земли или к востоку, или к западу, но вероятно, что западнее… Нас сносит на запад, это я могу видеть и по моему никуда не годному хронометру, и по господствующим ветрам, и по направлению выпущенного в воду линя.

У меня на карте на Земле Рудольфа нанесены две вершины более чем по 1200 фут. Если бы эти вершины были нанесены у меня правильно, то я их должен был бы увидеть более чем за 35 миль. Однако я ничего похожего на землю не вижу. …Надо внимательнее смотреть на горизонт. Чтобы хоть чем-нибудь заинтересовать своих апатичных спутников и заставить их лишний раз ночью подняться на высокий ропак, посмотреть на горизонт, я сегодня за чаем объявил им, что первый, увидевший землю, получит премию в 25 рублей».

В этот день Альбанов в дневнике написал: «Нас очень быстро подает на юг. Меня смущает одно обстоятельство, о котором я стараюсь умолчать перед своими спутниками. Если лед так быстро идет на SSW, то значит, там „ничто" не преграждает ему путь. А ведь это „что" ни более, ни менее, как острова, к которым нам следует стремиться. Ведь если мы радуемся нашему быстрому дрейфу, то только ради этих островов. А их-то, по-видимому, и нет там, куда движется лед. Будь этот быстрый дрейф, когда мы были много севернее, он ничего не принес бы мне, кроме радости, так как благодаря ему мы подвигались бы ближе к земле. Но теперь, когда мы, достигнув широты Земли Франца-Иосифа, продолжаем быстро двигаться на юг и, тем не менее, не видим и намека на острова, становится ясно, что нас проносит мимо этой земли».

2 (15) июня Альбанов продолжал размышлять о своем местонахождении: «Мы должны быть на западную сторону Земли Франца-Иосифа, где-нибудь к северу от Земли Александры. Только бы нам не быть слишком западно, где-нибудь между Землей Франца-Иосифа и Шпицбергеном. Тогда будет наше дело хуже: можем „промазать" мимо Земли Франца-Иосифа и не попасть на Шпицберген». Как показали дальнейшие события, Альбанов был прав, считая, что они движутся в сторону Земли Александры.

В этот день Альбанов в первый раз заметил смутные контуры земли. Вот как описал он в дневнике этот волнующий момент: «Около 4 часов, при мглистом горизонте, на OSO от места нашей стоянки, я увидел „нечто". Не могу сказать наверное, что это такое. По крайней мере, землю я не так представлял себе. Это были два белых или даже розоватых облачка над самым горизонтом. Они долго не меняли ни формы своей, ни места, пока их не закрыло туманом. Не понимаю, что это такое; я даже ничего не говорю про виденное мною своим спутникам. Слишком часто приходилось нам ошибаться за два месяца нашего скитания по льду и принимать за землю и облака, и отдаленные торосы».

В дневнике Альбанова запись за 9 (22) июня почти полностью посвящена описанию увиденной им накануне вечером земли. При этом штурман сетовал на своих спутников: «…Спутники мои не замечают земли, не замечают и моего волнения. Я и премией, назначенной за увиденную землю, не могу заинтересовать их. По-старому большинство их апатичны, малоподвижны и вместо наблюдений за горизонтом предпочитают или спать, или, забравшись ногами в малицы, заниматься охотой за „бекасами"». («Бекасами» Альбанов называет насекомых, которыми кишела одежда всех путешественников после двух месяцев пути.)

В записи, датированной этим же числом, Альбанов с возмущением констатировал: «Вчера была обнаружена пропажа 7 фунтов сухарей. Заметить такую пропажу у нас не трудно, так как все сухари зашиты в одинаковые фунтовые мешки. Такого мешка нам хватает на два дня. Подобные пропажи, но в меньшем размере, я замечал и раньше, и надо ли говорить, как они меня огорчают, даже раздражают. Объявил, что за пропажу будут отвечать все, так как я буду принужден уменьшить порции. Но если я кого-нибудь поймаю на месте преступления, то собственноручно застрелю негодяя, решившегося воровать у своих товарищей, находящихся и без того в тяжелом положении». В дневнике Конрада об этом событии нет даже упоминания.

12 июня Альбанов в дневнике писал об этом событии: «Во время одной из переправ случилось несчастье, иначе я не могу назвать потопление одной из двух имеющихся у нас винтовок „ремингтон". Утопил Луняев с помощью Смиренникова. Это разгильдяйство, нерасторопность страшно возмутили меня. … Это уже второе ружье, утопленное моими разгильдяями за время нашего пути по льду. Осталась только одна винтовка, для которой у нас еще много патронов. Маленькую магазинку считать нечего, так как для нее осталось не более 80 патронов. Остаться же в нашем положении без винтовки вряд ли захотел бы здравомыслящий человек. Кроме упомянутых двух оставшихся винтовок, мы имеем еще дробовку-двустволку, но ее нельзя назвать серьезным ружьем там, где из-за каждого ропака можно ожидать увидеть медведя».