Сергей Беляков - Ликвидатор

"БЕРЕГИ ЗДОРОВЬЕ!"

- Добрейшее утро, сэр, - я церемонно отвешиваю поклон.

- Как почивали, сэр? - отвечает Андрей, он же Дрюня, галантно повязывая вафельное полотенце на шею. Вместо сапог он обут в кеды; бушлат накинут прямо на голый торс. Его глаза за толстыми затемненными линзами очков едва расклеены - достает открывшаяся язва желудка и бессонница.

- Спасибо, сэр, нехило. Дворецкий, скотина эдакая, повечеру опять надрался и забыл выгулять собак...

Мы чинно направляемся к умывальнику.

Человека, не искушенного в армейском быту, в лагерной действительности всегда поражает обилие зеленого цвета всех оттенков: палатки, деловито снующие войсковые, одетые в полевую форму, техника, плюс к этому лес на заднем плане, трава...

Умывальник сподоблен без премудростей. К цистерне, снятой с АРСа, приторочены трубы-отводы с кранами над деревянными лоханками-стоками. По шестнадцать штук с каждой стороны. По энному количеству умывающихся душ на каженный, извините, сосок. Типичный армейский бытовой уклад. От стоячих луж под стоками пахнет смесью туалетного мыла и зубной пасты. Запах, глубоко укоренившийся в памяти еще со времен пионер-лагерей. Скоро линейка, доклады старшему пионервожатому, завтрак с обязательной манной кашей... Скептицизм ест глаза вместе с хлоркой. Медики здесь явно перестраховываются, опасаясь инфекций, и щедро насыпают ее в любую емкость с водой.

Я бреюсь, с сожалением обозревая в кусочке зеркала, закрепленного в опорном столбе, вздувшиеся струпья солнечных ожогов на ушах. Не лучше обстоит дело и с шеей.

Идет пятый день моего Чернобыля.

Мысли о гражданской жизни, об институте, о работе, о химии (химии?!) не вызывают ничего, кроме тупого недоумения. Я стараюсь пореже смотреть на маленькую фотографию Лоры, спрятанную в кошельке. Слишком много эмоций связано с этим фото.

Армейское искусство нивелирования индивидуальностей берет свое. Я вновь постиг секрет мастерства скоростного подшивания свежего подворотничка, а также лытания (укрывания) от начальства и отдания чести в движении. Я легко вспомнил традиционные армейские шутки-прибаутки типа: "Вы в карауле или кто? Вы часовой или где?", "Эй, вы трое, идите оба сюда, я тебе говорю!", и так далее. Вся эта нехитрая армейская лавочка для запасников-переростков все больше напоминала мне послевузовские сборы, для которых у каждого из нас, носителей синего диплома, "есть в сердце уголок".

Я тщательно намыливаю щеки во второй раз.

Дрюня теряет терпение.

- Я пошел есть. Сегодня праздник у девчат, сегодня будут плавленые сырки.

- Угум, - отвечаю я. - Надеюсь, имеются в виду не завонявшиеся носки. Надкуси парочку для меня, а то снова не достанется.

Черт с ними, с сырками. Мне спешить некуда.

По непонятным причинам, отцы-командиры держат меня на приколе. На станцию не отправляют, но зато уже дважды за четыре дня сделали меня дежурным по батальону. Совершенно дурацкая и кабальная миссия, как единогласно порешили мы с Дрюней и лейтенантом Серегой Ивановым, помначштаба разведбата. Дискуссия имела место вчера вечером все в той же штабной палатке, Серегиной вотчине.

- В общем, так, - пояснял тезка-Иванов, - разведроты своих офицеров посылать на станцию не будут. Им и так не хватает народу на разведку. Ни водителей, ни командиров экипажа, свежих, с замены, не было почти неделю. Те, у кого доза выбрана или близка к выборке, ехать не могут. Остаются такие, как ты и Игорь, пришей-пристебайщики из придаточных взводов, а вас не так много, человека четыре-пять... Минус Игорь, завязан на прачечной. Из всех оставшихся ты - свежачок. Вот и прикинь, по идее тебя уже должны были запрячь по самые... сам знаешь. Твое время на подходе, пошлют-пошлют, никуда не денешься.

Я согласен.

Но торчать в бригаде невмоготу. Первая ходка вспоминается уже почти как нечто киношное, случившееся не со мной. Напряжение, риск, азарт, явственно ощущаемые на станции, здесь, в бригаде, неосязаемы. Зато вполне реальны построения, прохождения с песней, суматошные приготовления к приезду высокой правительственной делегации: покраска всего, что красится, помывка всего, что моется... Если посмотреть со стороны, то жизнь в бригаде кипит. Только характер этого кипения явно наносной, неестественный, как и все, что связано в моем воображении со сборами для 'партизан'. Нас позарез надо чем-то подгрузить, чтобы не сидели без дела. Ну, по крайней мере, по такому сценарию работает командирская логика.

Вчера после утреннего построения бригаду гоняли по плацу три раза. Подготовка к прохождению торжественным маршем пред светлыми очами делегации. Ходили мы неважно. Нас погнали бы, наверное, еще и еще, но какому-то бедолаге из 1-го батальона спецобработки стало плохо на щедром утреннем солнце, и он хлопнулся в обморок, аккуратно раскроив при этом подбородок об асфальт.

Палатки разведбата разбиты ближе всех к трассе. Это сделано с умыслом, поскольку из автопарка чаще других выезжает наша техника, БРДМ-броники и борты на станцию. Ответвление, ведущее с трассы в бригаду, разграничивает разведбат и штаб бригады. Из штаба через наш батальон без конца курсируют "чины", поскольку за нами находится офицерская столовая и четыре офицерских же туалета на, пардон, одно отхожее место.

История с постройкой индивидуальных гальюнов в бригаде имела определенные социальные последствия. Я позволю себе слегка развить эту тему.

Публичность отправления естественных потребностей всегда была одним из наиболее мощных рычагов уничтожения человеческой индивидуальности в армии.

Я перечитал это и подумал, что написал с вывертом, но главное, правильно. В самом деле, если ты такая цаца, что стесняешься при своем же товарище погадить, почти что на брудершафт, как же тебе с ним в разведку идти?! Вот и строили - и сейчас, наверное, строят - сортиры на 10, 20, а то и 50 посадочных мест. В лучшем случае с перегородками. В худшем, как у нас в бригаде, просто с прорубленными "очками". Эти самые отверстия во избежание распространения заразы истово посыпались хлорной известью, что автоматически сводило концентрацию кислорода к полуобморочному уровню. Поэтому в туалете особо не задерживались, разве что была, извините, особая нужда. В довершение ко всему под крышей вдоль прохода были привешены лампочки ватт этак в двести. Очень радостное мерприятие после заката солнца получалось. Люди мнимые, с определенными комплексами, да и просто стеснительные испытывали характерный шок. В один прекрасный день начальство, по-видимому, застеснялось, и приказало выстроить для себя отдельные кабинки. К ним сразу же потянулась муравьиная цепочка штабных, к неописуемой досаде наших разведбатовцев, поскольку конца этим культпоходам не было... Досадовали же мои соратники вот по какой причине. В батальоне еще до меня был выработан своего рода "флотский шик" - пренебрежение к форме, своеобразный немой протест против закоснелости начальства, которое никак не желало считаться со спецификой нашей жизни и работы и упрямо старалось загнать нас в рамки рутинных "партизанских" сборов. Мой начальник Игорь, например, пользуясь тем, что он ежедневно вывозил команду на прачечную, по приезду со станции ходил по батальону в белом костюме, шапочке и ботах оператора машзала. Разведка, та вообще старалась по возвращению с задания сразу же сбросить форму. Часто можно было видеть на офицерах странное сочетание армейских брюк и домашних тапочек без задников, или футболки "Сочи-85" с белыми штанами оператора. На то она и разведка, чтобы манкировать правилами...