Сергей Яров - Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг.

Выдержки из этих актов см.: Котов С. Детские дома блокадного Ленинграда. С. 40.

Запись воспоминаний В. Тихомировой // Разумовский Л. Дети блокады. С. 60.

Постановление секретариата Ленинградского обкома и горкома ВЛКСМ «Об ответственности комсомольских организаций за выявление и устройство безнадзорных детей» 16 марта 1942 г. цит. по: Котов С. Детские дома блокадного Ленинграда. С. 32.

«Дети привозились грязные, вшивые, почти раздетые и истощенные до того, что жутко было брать ребенка на руки» (Горбунова Н. Г. Дневник: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 30. Л. 6); «Взяла девочку… рождения 1931 г. Отец на фронте, мать умерла. Тело матери лежит на кухне. Девочка грязная. На руках чесотка, нашла ее в груде грязного белья под матрацем. Карточки похищены» (Миронова А. Н. Дневник. 28 января 1942 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 69. Л. 10 об.); «В доме на Ватениной лежит мать на кровати а вокруг нее ползают ребятишки. Грязища кругом невероятная! Закопченные, невыносимое зловоние в комнате. Картина жуткая. Света нет. Маленькая девочка хватает мертвую мать за руку и слабеньким голоском стонет: „Мама, кушать хочу!“Другой ребенок смотрит бессмысленными глазами, с опухшим старческим личиком и… ничего не говорит» (Стенограмма сообщения Трифонова А. Я.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. Оп. 1. Д. 123. Л. 17 об.); «Помню случай, когда привели к нам двух маленьких Филипповых… Девочка… 10 лет и мальчик, ее братишка, лет семи. Сперва мы услышали страшный плач, а потом увидели этих двоих детей с опухшими руками, с совершенно спутанными волосами, совершенно слабеньких. Особенно поразила меня девочка – худая, с отекшим лицом… Дети были настолько слабы, что идти по лестнице они не могли… Стали снимать валенки – дети страшно заплакали. Ноги были отморожены, и они, видимо, сильно болели. Ноги у них были страшно грязные, кроме того, совершенно синие, в пятнах» (Стенограмма сообщения Бронниковой Е. Г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 10. Д. 350. Л. 19); «Открыли вторую кровать – там шевелятся два малыша (2 лет и меньше) и в этой же кровати вместе с ребятами лежит объеденный труп женщины. У женщины объедено лицо, груди. Трудно сказать, дети это сделали или крысы. Но дети не были тронуты, а труп объеден. Одна нога этой женщины торчала в чулке, другая без чулка… Волосы их были буквально унизаны, как бисером, вшами и гнидами» (Стенограмма сообщения Якуниной А. Д.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 144. Л. 33–34).

Запись рассказа К. Н. Галченковой // Там же. С. 50.

Там же. О проведении отбора детей для эвакуации см.: Котов С. Детские дома блокадного Ленинграда. С. 200; Магаева С. Ленинградская блокада. С. 53.

Запись рассказа К. Н. Галченковой цит. по: Разумовский Л. Дети блокады. С. 50.

Федоров Б. П. [Стенографическая запись воспоминаний] // Оборона Ленинграда. С. 467.

Машкова М. В. Из блокадных записей. С. 15 (Запись 17 февраля 1942 г.). Ср. с воспоминаниями С. Готхарт: «Первое время люди, у которых еще были остатки сил, как-то реагировали на это. Если видели, что человек упал, но еще жив, то поднимали его и даже иногда помогали дойти до дома. А потом наступил такой период, когда людей охватило отупение, бесчувственность…. Люди проходили мимо» (Готхарт С. Ленинград. Блокада. С. 43–44). Ср. с воспоминаниями Л. П. Власовой: «…Иду, и то одного подниму человека, идут по дороге, падают. А обратно иду – замерз. Ну мне-то не стащить, я же девочка была… Мужчина, прилично одетый… упал. Я помогла ему сесть… Говорю: „Отдохнете и пойдете на работу“. На работу ведь нельзя было опоздать… Иду обратно – он замерз… Это я первого увидела… потом… мимо… поля шла, там столько… попадалось. Я не касалась» (Интервью с Л. П. Власовой. С. 68). «В начале я помогала встать еще живым упавшим. Одного старика я тянула изо всех сил. Ничего не вышло» (Эльяшева Л. Мы уходим… Мы остаемся… С. 288).

Махов Ф. «Блок-ада» Риты Малковой. С. 227; Верт А. Россия в войне 1941–1945. С. 240; Беляков А. Блокадные записи // Нева. 2005. № 1. С. 225 (запись 15 сентября 1942 г.); Блокадный дневник Н. П. Горшкова. С. 60 (Запись 16 января 1942 г.); Гредасов В. И. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 83; Григорьев В. Г. Ленинград. Блокада. С. 40; Жданова-Степушина Т. Из дневника // Память. С. 136 (Запись 2 января 1942 г.).

Шварц Е. Живу беспокойно. С. 617.

См. письмо Н. П. Заветновской Т. В. Заветновской 4 февраля 1942 г.: «Я в Алек[сандровском] парке упала в снег и никак не могла подняться, а прохожие так привыкли, упал человек, его не поднимают, значит пускай умирает» (ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 33); ср. с воспоминаниями Л. Эльяшевой: «К тому времени мы… привыкли – если к этому можно привыкнуть, – что лежат люди, которым ты не можешь помочь» (Эльяшева Л. Мы уходим… Мы остаемся… С. 208).

Ходорков Л. А. Материалы блокадных записей: РДФ ГММОБЛ. Оп. 1-р. Д. 140. Л. 9.

Глинка В. М. Блокада. С. 178.

Публичная библиотека в годы войны. СПб., 2005.

Жданова-Степунина Т. Из дневника // Память. С. 136.

См. запись рассказа «пожилой интеллигентной дамы», сделанную А. Вертом: «На улицах и на лестницах приходилось перешагивать через трупы. Их… просто не замечали» (Верт А. Россия в войне 1941–1945. С. 240); письмо М. И. Туркиной Д. П. Туркину 26 февраля 1942 г.: «У нас на глазах упадет человек, народ перешагнет через него и пойдет дальше, утром, идя на работу… перешагнешь не один труп, вмерзший в лед или просто в снегу лежащий» (Лейберов И. П. Не последние годы. С. 41); воспоминания З. В. Янушевич: «Поскользнувшихся и упавших никто не поднимает, все проходят мимо, переступая и не замечая никого» (Янушевич З. В. Случайные записки. С. 62–66).

Ходорков Л. А. Материалы блокадных записей. 13 января 1942 г.: РДФ ГММОБЛ. Оп. 1-р. Д. 140. Л. 13, 14.

Готхарт С. Ленинград. Блокада. С. 44. Ср. с интервью с одной из блокадниц: «А вот я иду, человек упал, и я понимаю, что если я начну этого человека подымать, то я тоже упаду и тоже не встану. И я уйду и этому человеку не помогу. Очень часто именно так объяснялось». Другая из жительниц города передавала такой рассказ своей матери: «…Шла на завод… Мужчина живой, говорит…: „Дай мне руку, я же тут замерзну!“А она наклонилась к нему и говорит: „Ты прости меня. Я не могу тебе дать руки. Я очень слабая. Я сама еле-еле иду. Мне сейчас надо на завод. Потом обратно. У меня же не хватит сил. Ты меня потянешь и я упаду. Прости меня“. Повернулась и пошла и руки не подала» (Память о блокаде. С. 114).