Сергей Яров - Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг.

В этих письмах обязательно найдем свод наиболее скорбных примет блокадной жизни, той бездны, из которой, как особо отмечалось, собственными силами выбраться было невозможно. Тем самым подчеркивалась значимость оказанной поддержки – неудивительно, что благодарность за нее высказывалась предельно эмоционально. Помощь неизменно оценивалась как подвиг, для его описания стремились найти достойные, «торжественные» слова; неслучайно мы встречаем здесь и поэтические вкрапления.

Человеку, получившему помощь, обычно было свойственно верить, что дружинницы не просто выполняли свой долг, но были кем-то «в верхах» посланы поддержать именно его, что, видимо, его спасение очень важно и нужно. А. П. Остроумова-Лебедева не сомневалась в том, что ценный продуктовый подарок ей послал лично А. А. Жданов. Отсюда и частые выражения признательности партии, комсомолу и советской власти – едва ли они являлись неискренними, хотя их риторика может и насторожить историка [801] Это отчетливо видно по контексту политических высказываний. См. характерное в этом отношении письмо одной из блокадниц Приморскому РК ВЛКСМ: «Я больна, не встаю с постели два месяца. Девочки пришли, напилили дров, и все это сделано по-товарищески, и главное, подняли настроение больного. Где бы в другой стране так сделали!… Большое спасибо за сталинскую заботу о людях» (Цит. по: Худякова Н. За жизнь ленинградцев. С. 93). Л. А. Пещерская, сообщая в письме о том, как ей помогала забота «партии, советской власти, комсомола о человеке», сопровождала свои слова эмоциональными восклицаниями, далекими от бесцветных штампов (Там же. С. 94). .

Письмо иногда становится подробным и обстоятельным, особенно когда говорят о горьких утратах. Не исключено, что такие письма – и способ выговориться, продолжить скорбный разговор о нескончаемых блокадных тяготах. С нарочитой пунктуальностью в благодарственных письмах рассказано о том, как приносили обеды, мыли пол, кололи дрова, получали хлеб по «карточкам». И всегда заметно стремление представить обычный поступок как не имеющий примеров, сделать облик помощников только светлым.

Благодарственные письма родным, близким и знакомым, разумеется, отличаются и по тону, и по содержанию от «писем во власть», но и здесь оценки тоже могут показаться экзальтированными [802] См. письмо Б. П. Городецкого жене и дочерям 27 октября 1941 г.: «Эта помощь в настоящих условиях не может быть оплачена никакими деньгами, поэтому так ценна» (Цит. по: Городецкий С. Письма времени. С. 105); письмо К. М. Ананяна М. М. Ананян 20 августа 1942 г.: «Я очень тронут твоим ласковым и сердечным отношением… Одно лишь твое теплое слово меня окрыляет, у меня прибавляются силы» (ОР РНБ. Ф. 1273. Л. 7); письмо А. П. Остроумовой-Лебедевой эвакуированным сотрудникам завода им. С. В. Лебедева: «Спешу вам сообщить, что топленое масло я получила… Вы не можете себе представить, как я в то время нуждалась в жирах, и в каком я была плохом состоянии и как ваша помощь была вовремя. И я вам всем за это благодарна» (Остроумова-Лебедева А. П. Автобиографические записки. С. 313). . Едва ли можно поверить в то, что крохотная порция еды способна воскресить человека, а именно на этом и настаивают авторы писем. «Благодарю вас за присланные… 150 руб. и кусочек хлеба… Вы спасли меня от смерти. Самочувствие мое стало лучше», – писал прихожанам Спасо-Преображенского собора певец Е. Радеев [803] Письмо Е. Радеева 18 января 1942 г. Цит. по: Ленинград в осаде. С. 551. . Письмо это заканчивается так: «На ваши деньги я купил дров на рынке» [804] Там же. . Это тоже проявление благодарности, признание того, как необходим был подарок, и, наконец, обещание, что он сумеет правильно распорядиться деньгами и, значит, помощь ему не будет бесполезной.

Мы мало знаем о том, какими жестами, фразами, восклицаниями выражали свою признательность люди этого времени, встречаясь с теми, кто им помог. Записи скудны и фрагментарны, в них отмечаются (и то не всегда) лишь наиболее яркие эпизоды. «Растроганно благодарил я его», – писал В. Кулябко о директоре института, сообщившем о предстоящей эвакуации [805] Кулябко В. Блокадный дневник // Нева. 2004. № 3. С. 262 (Запись 31 января 1942 г.). . Никаких подробностей нет – можно только предполагать, как выглядела эта сцена.

«Я расцеловал свою тещу, которая также от радости плакала» [806] Самарин П. М. Дневник. 9 декабря 1941 г.: РДФ ГММОБЛ. On. 1 л. Д. 338. Л. 49. – в этой дневниковой записи П. М. Самарина, получившего неожиданный подарок, прочие детали также отсутствуют.

Очень часто в дневниках приводятся и длинные перечни подаренных продуктов. Перечисление того, кто, что и сколько съел, являлось продолжением бесконечных разговоров о еде, которые постоянно вели между собой блокадники – очевидно, это было неизбежным как своеобразный прием «замещения» для голодных людей. «Сегодня пришел Петр Евгеньевич. Он принес мне крошечный кусочек мяса, четыре сушеных белых грибка и четыре мороженые картофелины… И я очень была ему за это благодарна, так как последнюю неделю питалась только супом из морской капусты и черным хлебом» [807] Там же. С. 276 (Дневниковая запись 13 февраля 1942 г.). – в этой дневниковой записи А. П. Остроумовой-Лебедевой одна из главных примет «смертного времени» ощущается очень отчетливо.

Библиотекарь ГПБ М. В. Машкова, описывая в дневнике подарки О. Берггольц (она получила «буханку хлеба, банку риса, несколько пакетиков витамина С, капитанский табак, пачку „Беломорканала".. ребятам по одному печенью, плитку прессованного шоколада для питья, водку с закуской (кусочки колбасы), обломки брикетов горохового супа и гречневой каши»), сделала такую оговорку: «Я все это подробно перечисляю, потому что все это редкость, чудо, необычайная радость» [808] Машкова М. В. Из блокадных записей. С. 50 (Запись 23 апреля 1942 г.). . Эти же «редкости» отмечает в своем дневнике и Е. Мухина: «Надо сказать спасибо Англии, она нам кое-что присылает. Так, какао, шоколад, настоящее кофе… сахар – это все английское» [809] Мухина Е. Дневник. 21 ноября 1941 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 72. Л. 52. .

Перечень даров – это и признание самопожертвования, на которое оказались способны другие люди. Их сострадания, выраженного не только словами, а крупицей пшена, хлеба, печенья [810] Соловьева Э. Судьба была – выжить. С. 218; Память. С. 347. . За каждый крохотный кусочек благодарят, благодарят, благодарят. Если нечем было ответить на щедрость, надеялись на то, что позднее прочтут их дневники – пусть же узнают имена спасших их и главное, оценят их человечность [811] См. дневниковые записи Г. А. Гельфера: «У Тани я буду в вечном долгу. Я постараюсь, если буду жив, этого никогда не забыть и свое уважение и любовь к ней внушу Гитке [жена Г. А. Гельфера. – С. Я.]. Таня спасла себя и меня от верной смерти» (ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 24. Л. 19 об. (Запись 22 апреля 1942 г.)); «Меня продолжает поддерживать мой бригадир…. Такого простого и доброго человека я встречаю впервые. Я теперь теряюсь и не знаю, чем… отблагодарить» (Там же. Л. 21–21 об. (Запись 9 мая 1942 г.)). . Печенинка для голодных людей сейчас – сокровище; у них и сомнений нет, сочтут ли ее таковым последующие поколения.