Бастер Киттон - Мой удивительный мир фарса

В конце концов, очнувшись, другие студии попытались наверстать упущенное время, пригнав отряды бродвейских артистов, умевших «говорить», на замену экранным звёздам, старлеткам, характерным актёрам и комикам, чьи карьеры потерпели крушение на звуковой дорожке. Но звук не разрушил мою карьеру. Скорее, наоборот. Первый звуковой фильм, в котором я появился, был мюзикл «всех звёзд» «Голливудское ревю» (The Hollywood Review). Все на «Метро-Голдвин-Майер», кто мог петь, танцевать, говорить, свистеть или хотя бы бормотать, участвовали в нём. Взгляните на этот посыпанный звёздной пылью список: Конрад Нэйджел, Джек Бенни, Джон Гилберт, Норма Ширер, Джоан Кроуфорд, Бесси Лав, Чарльз Кинг, Лайонел Бэрримор, Лоурел и Харди, Мэри Дресслер, Поли Моран и последний, но, надеюсь, не худший, ваш Бастер [59] В "Голливудском ревю" Китон исполнял «Восточный танец». . Хитом этого ослепительного шоу был номер Клиффа («Укулеле» Айка) Эдвардса «Поющий под дождём» (Singing in the Rain) — песня, которую Джин Келли повторил с таким успехом всего через один или два сезона в Les girls.

«Голливудское ревю» имело большой успех, «Раскованный» (Free and Easy) — первый звуковой фильм, где у меня была главная роль, был в числе крупнейших кассовых успехов года. Луис Б. Майер так радовался большим сборам «Раскованного», что наградил меня 10-тысячной премией и трёхмесячным оплаченным отпуском. Добавив мою зарплату (3 тысяч долларов в неделю) за тринадцать недель, я предполагаю, что премия фактически возросла до 49 тысяч долларов.

На отдыхе мы с женой совершили неторопливую поездку по Европе. Побывав в Англии, Франции и Германии, мы объездили Испанию вместе с Гилбертом Роландом, который родился в Мадриде, но в раннем детстве был увезён в Мехико-Сити, где и вырос.

Гилберт был одним из многих латиноамериканцев романтической наружности, кто добился удачи в Голливуде, идя по стопам сенсационного успеха Рудольфо Валентино. Он почти единственный из них, оставшийся по-прежнему активным.

Одним из волнующих моментов в поездке было то, что испанцы приветствовали меня словом «памплинас» — так они меня прозвали. Я обнаружил, что означает «памплинас», совсем недавно, когда появился вместе с Хосе Греко в телевизионной программе Гарри Мура. Пока гениальный танцор фламенко репетировал, я попросил его перевести это слово на английский. Он не смог, но около десяти минут вёл оживлённые переговоры со своим менеджером и членами труппы. Конечно, на испанском, который я понимаю примерно так же хорошо как японский. В конце концов Греко повернулся ко мне и объяснил:

— «Памплинас» по-английски значит «немного от ничего».

— «Немного от ничего»! — воскликнул я. — Разве они не могли назвать меня «немного от чего-то»? Впрочем, и это плохо. Но «немного от ничего»! В таком случае…

Греко сказал, что я ошибаюсь, и пояснил:

— Это лучший комплимент, какой мои соотечественники могли вам сделать.

Я только и смог ответить:

— Наверняка он что-то потерял при переводе.

Моё французское прозвище Malec, для которого опять же нет буквального английского перевода, означает примерно то же самое — «дырка от бублика» или «чистый лист бумаги».

Другими сильными переживаниями были для меня бои быков, на которые я ходил с таким сведущим aficionado [60] Любитель, поклонник (исп.). , как Гилберт Роланд.

Раньше я видел только третьесортные соревнования в приграничных мексиканских городах вроде Тихуаны и Хуареза. Гилберт к тому же учился этому храбрейшему из всех видов спорта ещё ребёнком в Мексике и был просто счастлив разъяснить мне лучшие моменты. Моя жена не ходила с нами на арену, считая бои быков жестокими, так что мы с Гилбертом Роландом посещали их вдвоём.

Мы пересмотрели все корриды, какие только могли, начиная с той, в Сан-Себастьяне. Кстати, я не из тех актёров, кто смущается или досадует, когда его узнают поклонники. Они для меня клиенты, и я стараюсь вести себя с ними так, будто полностью сознаю это. И разумеется, мне не было противно, когда кто-то в толпе в Сан-Себастьяне приметил меня и пустил весть, что Памплинас среди зрителей. Вскоре можно было слышать, как шёпот «Памплинас» обошёл весь огромный амфитеатр, и моментально по всей арене зазвучали крики «Памплинас! Памплинас!».

Самая приятная вещь в испанских приветствиях, что поклонники так мало от тебя требуют. Может быть, это неудивительно в стране, где достоинство полагается каждому по праву от рождения. Всё, чего испанские фанаты ожидают, — чтобы ты ответил на их приветствие, встав и поклонившись. Они не цепляются и не требуют автографа, и ты садишься на место и так же уходишь — необлапанный и непобеспокоенный, и ты глубоко тронут тем, что такие деликатные люди выражают тебе своё одобрение.

В тот день я удостоился и другой высокой чести: главный матадор посвятил второго убитого быка мне, «кислой мине», «Памплинасу»!

Тот же согревающий душу приём меня ожидал и на других корридах, но самый памятный опыт такого сорта за время всей поездки связан с Толедо, где красивейшая в Испании деревянная арена.

Этот день был ужасным для матадоров. Все трое потерпели неудачу, но самый большой провал предназначался главному матадору. Первый бык, против которого он вышел, не смог оказать достойного сопротивления. Второго нельзя было подманить, раздразнить или обозлить настолько, чтобы он следовал за красной тканью, а в таких обстоятельствах у матадора нет другого способа пробудить в скотине боевой дух.

Конечно, толедские aficionados знали это лучше меня, однако толпа была беспощадна. Они орали, свистели, топали ногами, швыряли подушки и всё, что можно кинуть, в несчастного матадора. Они потребовали, чтобы глава корриды велел выгнать его с арены, но это было всего лишь первое требование. До наступления вечера они попросили главу корриды бросить этого человека в подземелье и чтобы там его кастрировал деревенский кузнец.

На этой корриде, как и на других, я встал, и моё сердце переполнялось от гордости и благодарности, когда меня узнали. Но как только огромная толпа зрителей ринулась ко мне на выходе, я уже не был уверен, что они не собрались обратить свою месть на меня. В конце концов, насколько я мог сообразить, их настрой был далёк от поклонения герою, и я озирался в поисках Гилберта Роланда, который мог объяснить, что происходит, но потерял его в толпе.

Тем временем я был поднят на плечи двух дюжих молодцов, и они понесли меня в наш отель. Даже тогда, под разнообразные выкрики, я не мог представить, что они собираются сделать: расцеловать меня или линчевать как чужестранца, наведшего порчу на их зрелище. Я почувствовал большое облегчение, когда они высадили меня целым на главной лестнице отеля. Тут и подбежал Гилберт Роланд.