Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

Помимо чёрствого блеска в глазах, у «Иван Иваныча» были еще две отталкивающие черты — вздрагивающие на скулах желваки и нервно сжимаемые кулаки. Мимика у него была крайне сдержанная, иногда он громко смеялся, приподняв подбородок и широко открыв рот со здоровыми крепкими зубами, но продолжая следить настороженным — даже, испуганным — мраморным взглядом за собеседником. Да, его настоящую профессию можно было определить издалека. Какую он роль тут исполнял официально — никто не мог точно сказать: одни утверждали, что «Иван Иванович» руководит группой судебных приставов, другие — дескать, ему подчиняются спецназовцы Минюста и сотрудники милиции Мещанского суда, а по ещё одной версии, мол, он только координировал проход желающих попасть на процесс.

Все это было неправдой! То есть неполной правдой. «Иван Иванович» был на процессе главным распорядителем. Да, он распоряжался всем. И всеми. Как хотел. Как главный режиссер этого «спектакля». Ему позволено было всё. И не только в отношении нас, журналистов — как отечественных, так и иностранных коллег. Он решал — кто пройдёт в зал, а кто нет из адвокатов, из родственников Ходорковского и Лебедева или обычных посетителей — а суд-то, напомню, был открытый! И он же обладал властью объявить в заседании перерыв (устами, конечно, судьи — да-да, формальности соблюдались) и сколько он продлится. И часто этой властью пользовался. Мог спокойненько во время паузы пройти в комнату судей — кстати, даже не стучался в дверь и там держался по-хозяйски. Да, каждый, кто приходил в Мещанский суд, проходил через руки «Ивана Ивановича» — вынужденно здоровался с ним (а тот мог ответить на приветствие, а мог — проигнорировать); уничижительно протягивал ему документы (а тот мог сразу посмотреть в них, даже улыбнуться предъявителю и пошутить с ним, а мог отвернуться или — еще грубее — не замечать раскрытого у лица удостоверения очень долго, даже если рядом больше других людей не было); вынужден был отвечать на все его вопросы, а, часто, и терпеть издевательства… Иногда этот человек демонстрировал благодушное настроение — шутил со всеми, даже позволял в перерыве фото- и видеосъёмку, даже позволял журналистам порасспросить себя и даже что-то отвечал в ответ. Чаще, несерьёзно. А иногда являл свое плохое настроение — это была игра — запрещал разговаривать в коридоре даже шёпотом или приказывал спецназовцам выгнать из здания суда всех, кого не пустил в зал. И жертвы его дрессировки пугливо скучковавшись у входа, терпеливо и послушно ждали, когда «Иван Иванович» выйдет покурить, чтобы покорно и виновато заглянуть ему в глаза. Так «Иван Иванович» расставлял акценты. Давал знать, кто тут главный, самец-лидер…

По своему, этот человек талантлив. Так как сумел не только передать идею и дух сценария процесса, но и внести в него свой авторский стиль. Как играющий режиссёр. Потому что те, кто соприкоснулись с «Иваном Ивановичем» — словно прошли через бесцеремонный и хамоватый коллоквиум врачей-проктологов в качестве публичного объекта изучения. И полностью осознали свою ничтожность, слабость, ущербность. Чтобы каждый понял, перед ними он, «Иван Иванович», божество… Они будут отрицать… Но так и есть… Так и сеть… Потому что боялись возразить — подавляющее большинство! катастрофически подавляющее большинство! [57]— и поставить его на место. Журналисты — чтобы исполнить задание редакции. Родственники и защита — чтобы не навредить подсудимым. Приставы, милиционеры и спецназовцы Минюста — так как выполняли приказ. Судебные работники и даже сторона обвинения, потому что согласились на новый порядок, и им было что терять — обещанные подачки. Да, подачки. Эти неравноценные подачки.

У всех находилось оправдание. Даже у этих храбрых спецназовцев, которые беспрекословно слушались «Ивана Ивановича» и как псы ретиво исполняли его самые абсурдные команды. Даже у них… И даже эти добрые мОлодцы его ненавидели. Да, не все. Я общался с некоторыми из них — да, признавались и жаловались… Тихо, озираясь… И даже они не знали его настоящего имени, настоящего звания, настоящей должности… Но приказы исполняли ретиво.

Вот милиционеры не жаловались. Особенно те, что руководили оцеплением вокруг Мещанского суда — с погонами старшего офицерского состава, плотного сложения, зрелые, опытные, немолодые мужики, с открытыми лицами, с короткой стрижкой в средней стадии поседения. Ни на выполняемую ими «работу» и приказ, ни на ретивых спецназовцев «Ивана Ивановича», ни на него самого, ни на абсурд, в котором они принимали участие. Они молчали. Этим даже не надо было на что-то указывать, высказывать им претензии, что-либо объяснять. Сами всё видели и понимали — опускали головы, отводили взгляды. Стыдливо, хмурясь, сжимая губы, вздыхая, не возражая. Да, тоже молчали…

В первый раз я увидел «Ивана Ивановича» ещё осенью 2004 года — 25 октября. Тогда я подумал, обычный пристав; отметив про себя яркий цвет растительности на его голове, хочу пройти рядом в зал заседания — журналистов тогда было не очень много, и для них всех места внутри было достаточно.

Но вдруг вижу — рыжий бросается ко входу в зал и перегораживает мне путь.

— Куда? А ну — стоять! — выкрикивает он кривым ртом и пытается воткнуть свою ладонь мне в грудь, но я успеваю уклониться.

Нас сразу обступают спецназовцы — заглядывают мне в лицо, оценивают заносчивыми взглядами мою весовую категорию и состояние формы, а один из них демонстративно и до боли звонко постукивает кулаком по ладони.

Мне эта сцена понравилась, и я иду на обострение — на хамство надо отвечать грубостью.

— Ты кто такой? — спрашиваю рыжего и спокойно делаю шаг в его сторону.

Конечно, я рисковал. Конечно, спецназовцы могли уладить проблему за несколько секунд. Они ждали только отмашки — ну, хотя бы в виде легкого кивка этого человека — и вылетать бы мне из дверей суда красивой траекторией. Однако, последний теряется — а как ещё расшифровать причину его забегавших глаз и сникшего голоса.

— Чего? Что такое? — выдавливает он из себя. — Это как? Ты кто?

— Я с НТВ. А ты — кто такой?

Мой собеседник начинает оправдываться.

— Я? Да тут я всё решаю! А ты кто такой? Почему идешь без разрешения? Кто такой?

Слова, видимо, для человека привычные, но говорит он их неуверенно. Повторяется. Путается. Бравые мОлодцы чувствуют слабость в объяснениях «рыжего» и оставляют нас одних — отходят метров на пять и рассаживаются на скамейках. Кстати, этих ребят больше не видел. Возможно, «Иван Иванович» специально заменил их другой группой. Они почуяли слабость лидера; интуитивно — как дрогнул у него позвоночник, нерешительность его шейных позвонков.