Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

Всё-таки, пришлось пойти с ним на дипломатические «переговоры» — для вида — возмутиться тем, что процесс-то, дескать, открытый; что мешать журналистам работать нельзя и т. д. Тем более, что на первую часть заседания я тогда уже не смог бы пройти — пока мы «знакомились», судьи прошли на заседание.

А ведь представлялось, что «Иван Иванович» орешек крепкий — ну, просто от неожиданности растерялся. Однако, когда после перерыва направляюсь в зал, тот не только не стал мне препятствовать, а даже, соглашаясь, закивал, как старому знакомому. И даже заулыбался. И даже не стал заглядывать в моё редакционное удостоверение и просить выключить мобильник.

Память, однако, у «Ивана Ивановича» хорошая. Даже спустя несколько месяцев (в декабре 2004-го и уже в 2005-ом, в конце зимы и весной, когда процесс по делу ЮКОСа стал подходить к завершению и активно освещался НТВ) он меня помнил — профессионально натренированная память. Лез постоянно здороваться за руку. Хотя сам я этой процедуры избегал — кстати, успешно.

Не знаю…

Может, он пугался моих «расследований»… Я, не скрывая, искал, допытывался у всех — всё хотел узнать его настоящее имя. А ещё… Некоторых девушек-коллег видел в слезах, после их общения с этим рыжим подонком. Подходил, расспрашивал, но мне они не признавались. Но потом узнал — другие девушки рассказали — «Иван Иванович» многих коллег шантажировал, предлагал «дружбу», иначе угрожал «создать проблемы», мол, не станет пускать на процесс, превратит их пребывание в суде в ад и т. д. Да, «Иван Иванович» хотел секса. В извращенной форме — особенно (так получается из публично озвученных его мыслей) нравились ему групповой и лесбийский. И, конечно, оральный — особенно, в его машине, в соседнем дворе. Да, мог это прямо предложить, девушкам-журналистам. Мог дать волю рукам — прямо тут же, в здании суда. Вот так.

Абсолютная власть портит людей. Часто, мягкотелость и попытки «уладить миром» вызывают ещё больший прессинг. Да, «Иван Иванович» дорвался до власти.

Лично я бесился от его такого поведения. Искал повод — провоцировал его. Не получилось. Да. Но злился от бессилия. От своего малодушия. Лично я до сих пор об этом не забыл.

Кстати, были и такие, кто такую «дружбу» «Ивана Ивановича» принял. Несколько раз видел его на новокупленном мерседесе — покупкой этой развалюхи (действительно, развалюхи) он не раз громко хвастался — с очередной коллегой-газетчицей на переднем сиденье. Увозил куда-то — прямо во время заседания суда, оставив свой «пост» — а потом возвращался с ними обратно. Через полчаса, час. По-быстрому, торопливо…

У него было три его сотовых номера +7 (916) 508-…., +7 (926) 529-…. и +7 (903) 795-…. А еще один раз коллеги засекли один городской номер, с которого он звонил: +7 (495) 332-…8.

Кстати, рукопожатие у «Ивана Ивановича» крепкое, но податливое, уступчивое. Ладонь влажная. Изо рта у него часто пахло тягостным перегаром. Да… Что ещё очень важно — прямого и пристального взгляда в глаза он не выдерживал и терялся. Старался внешне этого не показывать, но чувствовалось — паникует, сволочь. Вообще, его не надо было принимать всерьез — коллективно — игнорировать его присутствие, его роль в процессе, и тогда он быстро сдался бы. Он и его хозяева — такая душонка у любого вертухая, такие у них повадки. А так… Ведь все сами провоцировали его. Своим паническим страхом перед ним. Вот он и вёл себя, как «дембель» со свежей партией «запахов»…

Да, «Иван Иванович» был главным действующим лицом процесса над Ходорковским и Лебедевым — по крайней мере, для тех, кто побывал в здании Мещанского суда. Лицом отталкивающим.

Лицо власти.

Да, человек считал себя очень умным. Даже гениальным. Ведь придумал себе собирательную кличку-позывной. Исконно народное имя. Всенародный мститель блин. Где он теперь? Не знаю. Наверняка, спился.

Прокурор Дмитрий Эдуардович Шохин. Вот, кто ещё олицетворял «новый порядок». Тоже позорил страну и общество. Государственный обвинитель.

Неужели, для такого важного процесса во всей Системе не нашлось благообразного, обаятельного обвинителя. Ну, да — подонка, но, хотя бы, внешне привлекательного, приятного на вид. Неужели, во всей Системе не нашлось таких?! Ну, были же Вяземский, Аракчеев, Бенкендорф. Или же идейные — как Николай Крыленко, как Арон Сольц. А получилась жалкая копия даже с Вышинского. Жалкая копия Андрея Януарьевича.

Мне рассказывали про Шохина, но я не верил. Найдите в сети запись выступлений гособвинителя в Мещанском суде, послушайте сами и… получите удовольствие. Поверьте, это наслаждение стоит нескольких усилий.

Да, не ошибаюсь — наслаждение. Потому что становится легко, приятно. От понимания того, на каких пройдох опирается Система.

Возвращаются силы.

И это только голос. А как он выглядел!

Этот человек рождал у меня чувства, неприятные мне самому. Хотелось подойти к нему вплотную, заехать локтем в солнечное сплетение, дать подзатыльник, отнять всю мелочь и «покрупнее», снять часы, отжать мобильник, растоптать или порвать галстук и т. д. Да, он будил во мне инстинкт гопника. Да, если бы Шохин Д.Э. не делал бы того, что сделал, мне было бы очень стыдно в этом признаться.

Вначале я думал, что это прикол. Такое же не может быть! Назначить этого маленького человечка, напоминающего бахчевую тлю — такой же бесцветный и такой же суетливый — на главный процесс путинской России?!. Да, государственный обвинитель Шохин походил на мужчину, пережившего физическую и психическую травму — передвигался подпрыгивающей походкой, на самом процессе постоянно озирался по сторонам, нервно и громко массировал некрепкие ляжки под столом. И даже когда он сидел, появлялось ощущение, что он подпрыгивает. На месте. Отталкиваясь от стула нижними полушариями мозга. Я видел Шохина в форме и без неё. Когда прокурор надевал форму и направлялся в зал заседания, прыжки его становились нервнее, но выше и делал он их с удовольствием. Осмысленнее становились эти его прыжки, что ли?.. Да, да, ходил он бесшумно. Вообще, вне здания суда старался передвигаться бесшумно. Но вот на процессе… Что за даун! Почему-то уверен, у этого человека плохой сон, постоянно нарушаемый кошмарами… А спит он, свернувшись в клубочек…

Нет, ну, он сам провоцировал. Одним своим видом. Одним своим голосом — скрипучим, нудным, мультяшным голосом ослика Иа. Скучным и гнусавым. Даже мне слышать этот мерзостный скрип было подобно пытке. А ведь я мог встать и выйти из зала. А ведь я не был вынужден сидеть в клетке, как Ходорковский и Лебедев. Которым приходилось долгие месяцы выслушивать, как гособвинитель подолгу перечитывает — по слогам, с блеклой, монотонной интонацией — материалы дела. С маниакальным упорством прилежного ничтожества. Если его перебивали, мог начать читать длиннющий документ сначала. Мог просто — без вмешательства — взять и заново перечитать длиннющий документ ещё раз. Даже не имеющий к делу никакого отношения длиннющий документ — например, посвятить час чтению техпаспорта какого-то бассейна или «Обзора отрасли добычи и переработки фосфатов», содержащий анализ запасов апатитового концентрата в Марокко и Иордании. С выражением садистского удовлетворения на сухоньком лице извращенца. Да, сам факт назначения такой бездарности как Шохин Д.Э., его незабываемое заунывное поскуливание — это и есть психологическая пытка над подсудимыми (как и над всеми, кто сидел в зале), преступление против личности.