Жак Эрс - Марко Поло

Госпожа Бертолуччи Пиццоруссо, которая посвятила солидный научный труд данному аспекту разработки «Описания мира», отмечает это неравенство и определяет авторство по манере изложения, по выразительности, экспрессивности слога. Она приходит к выводу, что, например, Одорик до Порденоне никогда не предоставляет слово своему «писателю», Гильельмо ди Сорана, в то время как Ибн Баттута, знаменитый арабский путешественник, который посетил Индию и Китай, не возражает, чтобы его редактор, Ибн Гюзави, использовал в самой ткани повествования личностные моменты: «…И говорит Ибн Гюзави… что». Гораздо позже Никколо де Конти (путешествие которого в Индию, Китай и на острова Индостана с возвращением через Аден и, может быть, Эфиопию произошло между 1401 и 1439 годом) вручил всю собранную информацию картографам, которые работали в его присутствии, и знаменитому гуманисту Поджо Брачолини (французу Поже), который включает этот материал в свое собственное произведение «Historia de varietude fortunae» («История изменчивой фортуны»). Как видим, тут нет никаких особых правил или традиций: все зависит от действующих лиц, от их литературных способностей, от жанра произведения и от публики, которую авторы хотят заинтересовать.

Что касается Марко и Рустичелло, тут не совсем все ясно. Прежде всего смущает язык. В нем много восточных терминов, а также ошибок в согласовании и спряжениях. К тому же много заимствований из итальянского. Одни и те же слова, особенно имена собственные, пишутся различно в разных местах книги. Видимо, сохранен стиль устного рассказа. Все указывает на зависимость от первоисточника. Иногда, чтобы сделать рассказ более понятным, особенно в наиболее трудных местах, редактор его преобразовывает, «заливает в другую форму». Записывая повествование на французском, Рустичелло натыкается на чисто венецианские слова, которые ему диктует его компаньон. Он не может ни уловить их смысл в настоящем контексте, ни перевести их достойным образом и довольствуется тем, что переделывает слова на французский лад, чаще всего просто меняя окончание, созвучие. Приведем пример: слово «saggio», которое для Марко означает, очевидно, слиток ценного металла, становится под пером пизанца, который, кажется, не очень хорошо знаком с техническим языком деловых людей, просто «saie», что абсолютно ничего не означает. Это приводит, впрочем, первого издателя одной из французских рукописей к тому, что он пишет «sac» (мешок) из-за неточного прочтения и говорит о мешках с золотом и серебром там, где речь идет только о граммах!

Это говорит о том, что участие пизанца в разработке произведения кажется значительным, даже главенствующим: убедительный признак «отказа общаться», не прибегая к посредничеству (помощи) ученых. Вот почему в тексте произведения говорится только один раз «моя книга» и 32 раза — «наша книга». Личность путешественника стирается. Если он описывает в «Прологе» обстоятельства, которые заставили Марко Поло проделать весь этот далекий путь и узнать так хорошо нравы монголов и самого Кубилая, то это делается для того, чтобы свидетельство было достоверным. Но об эпизодах, которые касаются лично Марко, которые он пережил непосредственно, почти не упоминается. Мы ничего так и не знаем о предполагаемых торговых сделках и даже о той злосчастной истории в Трабзоне, по пути домой, когда Поло подверглись нападению, попали в плен и потеряли почти все свои грузы и товары. А ведь этот роковой эпизод, пожалуй, повлиял на всю их дальнейшую судьбу и перечеркнул все итоги путешествия.

Рустичелло постоянно колеблется относительно манеры повествования — это и бессвязные, меняющиеся разговорные формы, о которых пишет госпожа Бертолуччи, и двусмысленности, прерывистость, внезапные обрывы речи, и несогласования во времени, и местоимения «я» и «он», постоянно сменяющие друг друга (непонятно, где говорит сам Марко, а где редактор говорит о Марко). Но даже эти неточности, по правде говоря, вполне объяснимые, свидетельствует об участии редактора (Рустичелло) в обработке чужой речи.

Неоспоримым остается тот факт, что именно он ведет игру. Он представляется настоящим рассказчиком и берет на себя авторские права, претендует на роль автора рассказа, часто недвусмысленно намекая, что именно он ведет рассказ, отвечает за правильность незнакомых слов, выбирает темы и повествует о высоких деяниях своего героя. Марко Поло представлен как личность почти эпическая, о приключениях и заслугах которого рассказывает автор. Почти всегда имя венецианца приводится в третьем лице: «И расскажу вам, что господин Марк сделал…». Или еще: «Господин Марк спрашивает у некоторых людей этого города…, но он узнает об этом то, что я вам расскажу». Рустичелло к тому же пользуется любым удобным случаем, чтобы привлечь внимание читателя и сконцентрировать его на своем собственном рассказе: «Понятно…», «Непонятно как…». Он как бы извиняется за то, что забыл что-то сказать вовремя, и потом восстанавливает это. Иногда, конечно, он в этом винит Марко: «Знайте же, что мы забыли рассказать о большой битве». Но гораздо чаще он говорит: «Здесь расскажу вам о чуде, свидетелем которому я был» или «И еще вам скажу об одном деле…, очевидцем которого я был». Решительную победу одерживает местоимение я (je). Создается даже впечатление, что он пытается показать себя владеющим нитью повествования: «И вернемся другим путем в город Шерман…»; «И поэтому вернемся к нашим провинциям в краю Балдасиан…». Нам представляется, что он ведет слушателя (читателя) по следам путешественников, но следуя абстрактному, идеальному, вымышленному маршруту, который кажется этому образованному человеку наиболее подходящим. Он как бы лучше своего героя знает, что больше всего соответствует данному жанру произведения.

Я также думаю, что в глубине души он оставляет за собой право на то, чтобы добавлять и дополнять. Он силится объяснить сложные для понимания европейца слова, имеющие восточные корни. Он сообщает цены или показывает доходы не только в денежном эквиваленте Италии, но и Франции. Например, о прекрасных персидских скакунах: «Этими деньгами один стоит приблизительно 200 ливров». Понятно, что не венецианец подсказал ему это денежное соотношение. Рустичелло ввел его сам или по взаимной договоренности с соавтором.

Наконец, в тексте встречаются наблюдения и указания, которые являются наиболее очевидным доказательством его вмешательства, иногда значительного, в редактирование и подбор темы. Вот один из ярких примеров: когда он рассказывает о путешествии в Японию и Малайзию, он объясняет, почему море называется «китайским». Так он называет «море, которое находится против Манзи» и приводит сравнение: «Как в Англии говорят «английское море». Одна из французских рукописей книги приводит даже другой пример — «море Рошельское», то есть находящееся рядом с Ля Рошелью. Эти параллели могли прийти в голову человеку, который хорошо знал именно эти места, бывал на Британских островах.