Салман Рушди - Джозеф Антон

В Германии и Испании создать консорциум издателей, книготорговцев, промышленных организаций и известных в книжном мире лиц было делом нетрудным. Всем хотелось принять участие в том, что они считали важным для защиты свободы выражения мнений. Но в Соединенных Штатах, как ни странно, дело обстояло совсем иначе. Эндрю посоветовался с членом Верховного суда США Уильямом Бреннаном, со знаменитым юристом по конституционным вопросам Флойдом Абрамсом и с бывшим генеральным прокурором Эллиотом Ричардсоном, и все они согласились, что издание «Шайтанских аятов» в мягкой обложке — важный акт в духе Первой поправки к конституции США [136] Эта поправка запрещает, в частности, любые посягательства на свободу слова. . Но восемь ведущих американских издательств думали иначе. Один за другим крупнейшие деятели американского издательского мира отказывались признавать, что на кону здесь свобода выражения мнений, бормотали, что присоединиться к консорциуму значило бы подвергнуть «косвенной критике» Питера Майера и «Пенгуин». Сонни Мехта сказал ему: «Что, если люди просто-напросто не хотят этого делать, Салман? Что, если им хочется, чтобы это ушло куда-нибудь подальше?» Эндрю прослышал, что Ассоциация американских издателей, по существу, сколачивает неофициальный картель, с тем чтобы воспрепятствовать публикации, поддержать Питера Майера (который был у них на хорошем счету) и щелкнуть по носу его, Эндрю, ибо, если честно, они недолюбливали пресловутого Эндрю Уайли, да и клиент у него, считали они, был не подарок. Люди не отвечали на звонки Эндрю. Люди захлопывали двери у него перед носом. «Нью-Йорк таймс» написала, что усилия по созданию консорциума «терпят неудачу». Но Эндрю — как и Гиллон в Лондоне — был полон суровой решимости. «Мы можем напечатать эту книгу, — говорили они, — и мы ее напечатаем».

Лишь один издатель выбился из общей массы. Джордж Крейг из «ХарперКоллинз» обещал Эндрю, что поможет — но по-тихому. Он не мог единолично принять решение об участии «ХарперКоллинз» в консорциуме, но был готов финансировать напечатание первых ста тысяч экземпляров и предоставить художника для оформления обложки; кроме того, он объяснил Эндрю, как организовать типографские работы, складирование и распространение книги. Но даже Крейг нервничал: он не хотел, чтобы о его содействии стало известно. Так рождался план этой публикации — скрытно, исподтишка, похоже на то, как мужчины в низко надвинутых шляпах и широких пальто, сидя вокруг стола в подвале под голой лампочкой, замышляют преступление. Компания под названием The Consortium, Inc. была зарегистрирована в штате Делавэр. Консорциум состоял из трех человек — Гиллона Эйткена, Салмана Рушди и Эндрю Уайли. Ни единый американский — и тем более британский — издатель не присоединил свое имя официально и (за исключением Джорджа Крейга, честь ему и хвала) не оказал проекту финансовой или организационной поддержки. Эндрю и Гиллон вложили в проект свои деньги и договорились с автором о разделе прибыли, если она будет. «Мы делаем это, мы справимся, — сказал Эндрю. — Еще немного — и начнем».

Он купил квартиру для Элизабет, а вот Роберт Маккрам все еще тянул с приобретением дома на Сент-Питерс-стрит. Ремонт на Бишопс-авеню, 9, стоил очень дорого, и с деньгами становилось туго. Если, думал он, дом 30 по Хэмпстед-лейн почему-нибудь окажется «засвечен», он вряд ли сможет осилить еще одну дорогостоящую аренду. Придется ехать на военную базу.

Приближался День святого Валентина, и начали раздаваться обычные неприятные звуки. Фетву, само собой, подтвердили. Одна иранская газета назвала это постановление «божественным повелением побить дьявола камнями до смерти». Калим Сиддики, лакей иранцев на британской земле, подал голос из-под своего ядовитого гриба: «Рушди — враг ислама номер один». Но на этот раз кое-что прозвучало и с противоположной стороны. Сто пятьдесят европейских парламентариев подписали документ, выражающий «глубокое сочувствие автору, по-прежнему испытывающему трудности», и призывающий все страны, которые посылают депутатов в Европарламент, надавить на Иран с тем, чтобы он отказался от угроз. Дэвид Гор-Бут сказал ему, что Дуглас Хогг и министерство иностранных дел настроены «очень позитивно», но хотят дождаться апрельских выборов в иранский меджлис. После этого они постараются добиться, чтобы иранцы сняли предложение о награде за его убийство и формально «ограничили» фетву, объявив, что она действует только внутри Ирана. Это стало бы первым шагом к ее полной отмене.

Он немного приободрился. По крайней мере, правительство, реагируя на кампанию по его защите, выдает хоть какие-то новые идеи.

А потом произошло нечто удивительное. Фрэнсис и эксперт «Статьи 19» по Ближнему Востоку Саид Эссулами написали иранскому поверенному в делах письмо с просьбой встретиться и обсудить вопрос — и иранцы согласились. Утром 14 февраля 1992 года Фрэнсис и Саид встретились с иранскими представителями и обсудили с ними фетву и денежное вознаграждение. Иранцы очень мало в чем уступили, но у Фрэнсис создалось впечатление, что они явно поколеблены публичными выступлениями в защиту Рушди. Вместе с тем они настойчиво заявляли ей и Саиду, что британское правительство это дело не интересует. (Когда новость о встрече попала в прессу, иранцы пытались отрицать, что она имела место, а потом заявили, что никто из дипломатов в ней не участвовал — только некий «сотрудник нижнего звена».)

Протесты и заявления в его поддержку звучали в тот день по всему миру. Во Франции телеинтервью, которое он записал, посмотрели семнадцать миллионов человек — это была наибольшая аудитория, какую, по данным опросов, когда-либо собирала во Франции любая телепрограмма, кроме главных вечерних новостей. Вечером он выступил в лондонском Стейшнерз-Холле перед писателями и друзьями. «Я отказываюсь быть „нелицом“ [137] В романе-антиутопии Дж. Оруэлла «1984» нелицами (unpersons) называются люди, уничтоженные и стертые из общественной памяти. , — сказал он им. — Я не собираюсь отказываться от права публиковать свою книгу». О событии сочувственно сообщили все британские газеты, кроме «Индепендент», которая не упомянула о нем вовсе.

16 февраля 1992 года умерла Анджела Картер. Услышав об этом по телефону, он стоял в гостиной и плакал. Потом позвонили из «Вечернего шоу» — попросили прийти и поговорить о ней. Выступать по телевидению было последним, чего ему в тот день хотелось, но Алан Йентоб сказал: «Анджела предпочла бы, чтобы это был именно ты»; он написал какие-то слова, и его отвезли в студию. Приехав, он предупредил телевизионщиков: «Только один дубль. Второго я просто не выдержу». Каким-то образом он прошел через это и вернулся домой. В переделанном виде этот текст потом появился в «Нью-Йорк таймс». Он только что окончил свое эссе про «Волшебника страны Оз», и ему вспомнилось, что именно Анджела первая рассказала ему про жуткое поведение в Голливуде карликов, игравших в фильме жевунов, про их пьянство и распутство. Особенно нравилась ей история про надравшегося жевуна, который застрял в унитазе. Он посвятил свою маленькую книжку ей. В отличие от старого обманщика Оза, Великого и Ужасного, она, как он написал и в газетной статье, была очень доброй волшебницей и очень дорогим другом .