Беар Гриллс - Грязь, пот и слезы

Это был мой папа, он стоял под дождем и смотрел, как я, его сын, работаю в качестве судьи на линии.

Увидев его, я страшно обрадовался, но и смутился. Ведь я даже не был членом команды, и вот ему приходилось смотреть, как я бегаю взад-вперед с этим глупым флажком.

Но все равно его присутствие было для меня очень приятным.

Когда дали свисток на перерыв, для меня наступил важный момент. Я выбежал в середину поля с тарелкой апельсинов, а папа аплодировал мне, стоя на краю поля.

Такие моменты запоминаются на всю жизнь.

Еще я помню, как папа участвовал в матче по крикету, где отцы играли против сыновей. Все остальные отцы относились к игре серьезно, а мой папа, в старой африканской шляпе с широкими полями, побежал к бите и, нарочно зацепившись ногой за воротца, потешно растянулся на поле.

Мне очень нравилась эта юмористическая черточка в характере папы, да и окружающие ценили это в нем.

Я всегда с улыбкой вспоминаю о таких случаях.

Живо помню, как подростком я нашел старую фотографию папы, где он был снят новобранцем в десантных морских войсках. Он выглядел точно таким же, как я… только более умным и подтянутым, и волосы у него были разделены аккуратным пробором.

В альбоме эта фотография располагается рядом со снимком, где он вместе со своими товарищами десантниками поднимается вверх по северному, покрытому льдом склону горы Бен-Невис [5]: очень опасное место, если что-то случится.

Я спросил его об этом подъеме, и он рассказал, что как раз в тот день, когда была сделана эта фотография, он едва не погиб под валуном, который сорвался с высоты в двести футов над ним.

Валун прогрохотал всего лишь в футе от папы и, с размаху врезавшись в скалистый выступ, разлетелся на тысячи каменных осколков.

В тот момент он будто второй раз родился – так сказочно ему повезло. И все время внушал мне: «Никогда не полагайся на удачу – это подарок судьбы, а на всякий случай всегда продумывай запасной план».

Я часто применяю его совет в своей теперешней работе. Спасибо тебе, папа, если ты читаешь эти строки с того света.

Мальчишкой я обожал отправляться с ним в разные экспедиции.

Я вспоминаю о них и понимаю, что наши совместные приключения, будь то стремительный галоп на лошадях по берегу острова Уайт или подъем на крутые утесы острова, дарили ему восхитительное ощущение полной свободы.

В такие моменты нас связывала не только родственная, но и товарищеская близость.

Именно тогда я впервые ощутил тот сладостный и одновременно щемящий холодок где-то под ложечкой, который наполнил меня необыкновенным восторгом и подтолкнул снова и снова искать опасные ситуации, чтобы еще раз испытать это чувство. Некоторые называют этот холодок страхом.

Помню радость, испытанную мной как-то зимой, когда мы вместе с отцом совершали восхождение. Это всегда было таинственным приключением и зачастую сопровождалось осложнениями. Дэдди шепотом сообщил мне, что вершину утеса удерживают немецкие парашютисты, поэтому нам нужно взобраться на отвесный меловой утес высотой в сто пятьдесят футов незамеченными, и там уже забросать немцев гранатами.

На самом деле подразумевалось, что мы будем метать в старую скамью на вершине утеса комки замерзшего навоза. Здорово!

Какой великолепный способ провести холодный и ветреный зимний день, когда тебе всего восемь лет (и даже двадцать восемь)!

Мы с опаской спускались с горы, с головы до ног измазанные грязью, утомленные, задыхающиеся – но в отличном настроении. Мне нравилось ощущение на лице порывов ветра с дождем. Я чувствовал себя взрослым мужчиной, хотя был еще совсем маленьким.

Шагая по полям к прибрежным скалам, мы часто говорили о горе Эверест. Мне нравилось представлять, что, взбираясь на наши утесы, мы покоряем сам Эверест.

Мы осторожно поднимались по белому меловому склону утеса, воображая, что он покрыт льдом. Я нисколько не сомневался, что смог бы подняться и на Эверест, если бы он находился неподалеку.

Я понятия не имел, что такое Эверест, но мне нравилось мечтать вместе с папой.

Это были волшебные, сказочные годы. Близкие, товарищеские отношения с отцом, беззаботное веселье. До сих пор я с грустью вспоминаю о них. Как здорово было бы еще раз оказаться рядом с отцом и совершить очередное восхождение!

Думаю, поэтому я так волнуюсь, совершая со своими сыновьями туристические походы или подъемы в горы. В горах между людьми возникают особые связи. Поэтому меня тянет к ним так неудержимо.

Но мы не ограничивались одними походами в горы. Мы с папой частенько отправлялись в местные конюшни, нанимали за десять фунтов пару лошадей и верхом мчались по берегу, на который набегали высокие волны.

Каждый раз, когда я падал на мокрый песок и готов был разреветься, папа одобрительно аплодировал мне и уверял, что я медленно, но верно становлюсь искусным наездником. Таким образом он внушал мне, что невозможно стать опытным наездником, если не перенесешь множество падений, после которых упрямо встаешь на ноги и снова усаживаешься в седло.

Такова жизнь.

Однажды мы приехали в Дартмур, довольно дикую часть территории Англии в любой сезон, и остановились в маленькой гостинице, ежедневно совершая долгие пешие и верховые путешествия.

Это было в середине зимы, земля была покрыта снегом, и, помню, стоял сильный мороз.

Лицо у меня буквально окоченело, казалось, оно уже никогда не оттает. Я не чувствовал кончика носа – для любого человека, у кого нос длинный, как у меня (даже в десять лет), это было страшным ощущением.

Я не выдержал и заплакал; обычно отец сразу понимал, что дело худо и что мне нужна его помощь. Но он только посоветовал мне получше укутаться и потерпеть. У нас настоящая экспедиция, так что ныть не время. А неприятное ощущение скоро пройдет.

Я перестал реветь, и он оказался прав. Я очень гордился тем, что, несмотря на свой малый возраст, преодолел страх и вынес сильную боль.

Такие моменты вселяли в меня уверенность, что я смогу стойко выдержать все, особенно (и это самое главное) когда я чувствовал себя замерзшим и полностью обессиленным.

Однако, если я пускался с отцом в эти авантюры, он никогда и ни к чему не принуждал меня, давая понять, что ожидает от меня мужества и выносливости. По мере того как во мне росла уверенность в своих силах, у меня возникало желание подвергнуть себя еще более тяжелым испытаниям, постепенно усложняя их.

Еще мы целыми днями возились с лодкой, выходили в море. Мама с самого начала их супружеской жизни старательно избегала садиться в лодку, если ею правил папа, объясняя это тем, что он слишком безрассуден. А мне нравилось быть безрассудным, и я мечтал, чтобы в тот момент, когда мы выйдем в море, разыгрался настоящий шторм.