Иосиф Пилюшин - У стен Ленинграда

Помню, как на углу улиц Майорова и Садовой мальчуган лет семи, дергая молодую женщину за руку, спрашивал:

- Мама, почему фашисты прячут руки в карманах? Что, они у них грязные?

Женщина, не отвечая на вопросы сына, бросила презрительный взгляд на гитлеровских солдат и прошла мимо.

Мальчуган несколько раз оглянулся на пленных, которые шли лениво, словно каторжане, гремя коваными сапожищами по булыжной мостовой, и погрозил им кулаком.

Во второй половине ночи мы вернулись на передовую, а спустя несколько минут к нам пришел Василий Ершов. Под мышкой он держал корпус станкового пулемета.

- Дядя Вася, а где Романов? - спросил я.

- Тут он. Жив.

Ершов обрадовался мне и тут же насупился. Его густые широкие брови прикрыли глаза, и, не глядя на меня, он сказал:

- Мы-то что... - И строго спросил: - А вот ты как сюда попал?

- С учениками, Василий Дмитриевич. Как говорится, практические занятия провожу.

- Не делом, брат, занимаешься! Эка с одним глазом в этакую игру ввязался. Тут кроме своих двух во лбу не помеха бы другая пара на затылке. А он...

- А ты куда тащишь пулемет?

- Ремонтировал, осколком прицел испортило. Узнал, что ты тут со своими курсантами, зашел поругаться.

Я промолчал.

Василий Дмитриевич был не в духе. Причина этого стала мне ясной несколько позднее. Неодобрительно качая головой, он положил пулемет на нары и стал его старательно протирать и чистить, шумно сопя носом.

Найденов не торопясь достал из кармана кисет и бумагу и, подобрав свои огромные ножищи, чтобы не задеть проходивших, сказал:

- Ты, браток, никак, с нашим учителем давно знаком, так что же ни с того ни с сего на человека набросился?

- А вы с ним рядом давно воюете, позвольте спросить?

- Впервые.

- То-то оно и видно.

- Кури! Зачем злиться?

- А я вовсе не сержусь, а сказал правду.

Я вышел в траншею. Стояло тихое летнее утро. На небе - ни облачка.

Откуда-то четко донеслись слова:

- А ну давай, давай! Дружно! Доску! Доску положите под левое колесо... А, черт! Осторожнее ногу! Ноги берегите... А ну-ка, ребята, еще разок! Взяли!

Это противотанковая артиллерия меняла свои позиции, готовясь к продолжению боя.

Наступление наших частей под Старо-Пановым принесло нам первые победы. В первые часы нашего наступления немецкие танки, артиллерия и авиация бездействовали, настолько они были парализованы внезапным ударом наших войск. Лишь во второй половине дня немецкая артиллерия повела ответный огонь, но, к счастью, неточно. Бой с яростно сопротивлявшейся вражеской пехотой продолжался. Продвижение в глубь обороны немцев сдерживали только противопехотные минные поля и уцелевшие пулеметные дзоты, откуда немцы оказывали упорное сопротивление.

Я зашел в соседний блиндаж. Дверь солдатского дома была вырвана взрывной волной вместе с косяками. Из бесформенной дыры укрытия шел столбом табачный дым.

- Митя! - послышался голос из темноты. - Да ты у нас просто герой! Да это просто здорово! Как только ты к нему подобрался сквозь шквальный огонь, а?

- А чему тут дивиться, - вставил густой бас. - Солдат свое дело знает.

- Тут, братец мой, быть только солдатом маловато...

- Хо-хо-хо! - снова прогремел бас. - На войне, брат, в человеке все узнаешь: густой у тебя или жидкий ум, какое сердце. В бою, как бы тебе сказать, люди вроде голые, какие они в самом деле есть. Без маскировки.

- Да что вы, ребята, - торопливо заговорил сиплый голос. - Никакого тут геройства нет. Я сумел подобраться поближе к этому их дзотику раньше других, ну и швырнул ему в пасть связку гранат, вот и все геройство.

- Что верно, то верно, - ответил бас.

В укрытии все затихло. Вскоре послышалось похрапывание спящих.

Где-то совсем близко в расположении противника слышались говор, лязг оружия, короткие команды, а потом и там стало тихо.

Я вернулся в свой блиндаж. Здесь неторопливо вел рассказ дядя Вася:

- Бывало, в первые дни войны я чистил вот этот пулемет со своим юным дружком Гришей Стрельцовым. Поначалу он робел в бою, а потом свыкся - и ничего, отчаянным стал. Иной раз возле меня ляжет, прижмется ко мне и говорит про всякую всячину, а затем свернется по-ребячьи и уснет! Ох! Как он шибко ненавидел оккупантов! - Ершов вздохнул всей грудью. - Бывало, где уж очень опасно, оберегал я его, да случилось так, что не сумел уберечь, убили Гришу. А он был мне ровно родной сын. - Дядя Вася похлопал ладонью по крышке пулемета: - Сколько я перестрелял вот из этого "максима" фашистов, а все мало только за одну Гришину жизнь.

Василий Дмитриевич закашлялся и, отвернувшись, быстро утер ладонью глаза. Несколько раз пытался он свернуть самокрутку, но не мог: руки дрожали, рвали бумагу, табак сыпался на колени.

- Дядя Вася, дозволь мне, - сказал Найденов, - я сделаю.

- Спасибо, дорогой, мне сегодня что-то не по себе. - Ершов с жадностью затянулся и покачал головой. - Руки устали от пулемета, и уснуть, как видите, не довелось. Немцы небось захотят отобрать у нас то, что мы у них взяли, хотя и наше это, кровное, свое. - Василий Дмитриевич заторопился уходить. - Ну, ребята, спасибо, мне пора к себе пробираться, а то, чего доброго, и на своей земле в чужой траншее заплутаешься.

Прощаясь, дядя Вася крепче всех пожал руку Найденову:

- Будет нужда в огоньке - своим дружком выручить могу, только дайте знать.

- Благодарствуем. Поможем и мы, когда у вас в этом будет нужда, - хором ответили снайперы.

Я вышел проводить старого друга. В траншее Ершов мне сказал:

- Давеча я из дому получил письмо. Моя баба пишет, что секретарь райкома дровами и хлебом пособил. Спасибо ему. Да ведь вот горе какое, и говорить не хотел: младший сынишка помер. - Дядя Вася с минуту потоптался на одном месте, словно припоминая, куда ему идти, а затем горестно махнул рукой и тихо добавил: - Малыша тоже Гришей звали...

Пулеметчик круто повернулся и, не простившись со мной, зашагал в сторону станции Горелово. Вскоре его высокая, чуть сутулая фигура затерялась в траншее.

Глядя вслед боевому товарищу, я думал и о своем малыше.

Иногда на передовой на несколько часов все утихает. Но фронтовики знают, как опасно это желанное затишье: зорким должен быть глаз и острым слух часовых, иначе мгновенно можно очутиться в руках врага или получить нож в сердце.

Я подошел к работающим саперам. Они умело и быстро перестраивали бывшие огневые точки врага, поворачивали их бойницы с востока на запад.

Солнце взошло. Жаворонок, трепыхая крылышками, повис в воздухе и запел свою звонкую незатейливую песню. Пригибаясь к земле, с аппаратом на спине пробежал в сторону станции Лигово телефонист. В лощинке к ручью подошел солдат, вымыл котелок и ложку и, осмотревшись, умылся сам.

Вдруг земля вздрогнула от мощного орудийного залпа.