Рустам Мамин - Память сердца

– Как так? А мы хотели!.. Мы договаривались…

Акрам впервые подал голос:

– Я спрашивал многих. Никому ни разу не давали ни ситца, ни сахара! А лесозаготовки идут больше года!

Зина успокоила разволновавшихся подруг:

– Да ладно! Все будет так, как договорились! – глаза ее были чуть грешны и с лукавинкой. – Уезжаем-то не сегодня!.. Угомонитесь! Давайте сегодня выпьем за отъезд, а завтра – видно будет!

Несколько голосов ее дружно поддержали:

– Гуляем, как взрослые, с частушками…

– Зина, бери гармонь…

Наутро проснулись поздно. На рубку леса не поехали: ночь была шумная, не спали. Зина по-свойски пояснила мне:

– Девчонки еще днем договорились, кто где ляжет и кто, уступив место, перейдет на печь. Поэтому волновались. Но оказалось, зря. Все довольны, никто не обойден… – Она удовлетворенно и совсем по-детски улыбнулась. Улыбка у нее была замечательная: озорная и какая-то заразительная. Еще «довоенная», «иной эпохи»…

Эх, какие это были девчонки! Кому-то может показаться: разбитные, шалые! – Нет! Они были удивительно наивные, скромные и искренние! Просто, попав в экстремальные условия, зараженные духом коллективизма и взаимовыручки, они начали мыслить неожиданно, и, вероятно, даже для самих себя – раскованно…

Глядя на полуголую тетку Лолиту из программы «Без комплексов» или на самоуверенную ведущую «Дома-2» Ксению Собчак, – да мало ли их на экране, раскрашенных, нагловатых, – я вспоминаю, какими же чистыми, без злых бабьих ухмылок были восьмиклассницы шестьдесят лет назад! Никто из них не стал бы кричать в прямом эфире: «Изменяйте мужьям, изменяйте! Это красиво!.. Не думайте ни о чем! У меня было много любовников. Я и сейчас люблю секс!..»

Накануне в течение дня я ловил на себе взгляды Кати. Вечером мы прогуливались с ней по селу. Погода стояла тихая безветреная, и мы вышли далеко за околицу. Возились, бегали. Упали в снег. Я поцеловал ее, хотел расстегнуть куцую мамину шубейку. Она не позволила: «Не надо! Лучше там – в избе, чтоб девчонки видели…» Она не горела желанием. Ей хотелось, чтобы девчонки знали: она тоже с ними. Это не распущенность – это наивная жертвенность. Что-то из романтики детской.

Знаете, одна школьница утопила в реке дневник с двойкой, опасаясь признаться родителям. За компанию топят дневники и подруги. Получила двойку одна – отвечают за двойку все! И смотрят на учительницу невинными глазами. Это шалость и романтическая тяга к приключениям. Именно такими и были кашавские девчонки, наивные и жертвенные. «Все как подруги!»

Мы запрягли лошадей, погрузили свое барахло и, оставив пилы, выехали в сторону леса – будто на лесозаготовки. Демонстративно проехали мимо правления и, отъехав еще метров двести, повернули назад. Не доезжая до правления метров сто, повернули влево на дорогу к райисполкому…

С песнями въехали в Пачелму и, напоив коней, тронулись в путь к дому…

Знаете, бывает, висит яблоко, спелое, соком налитое. Подойдешь, чуть тронешь – а оно уже в руках твоих. Пора пришла?..

В школьные годы, по-моему, было принято заводить альбомы, куда записывали стихи, цитаты, отдельные замечания, пожелания. Ты кому хочешь записываешь, тебе записывают… Я с пятого класса вел такой альбом. В нем и поговорки, и пословицы, и крылатые выражения. Строки из любимых песен, стихи неизвестных поэтов, стихи девчонок.

Был такой альбом и у директора никольской школы Ланкиной Клавдии Ивановны. Вот о ней мне память и подкинула воспоминания. На эту тему…

Клавдия Ланкина двадцати с небольшим лет, директор школы. Юная, строгая и несколько замкнутая. Может быть, даже в какой-то мере – загадочная. Сейчас бы я сказал о ней: «тургеневская девушка». Как она стала директором? Война, читатель, война!.. А остальные учителя были еще моложе. Я тоже с семилеткой после войны учительствовал, правда, всего несколько недель. И сбежал. Как-нибудь расскажу и об этом.

Так вот, Клавдия иногда посещала наши деревенские посиделки, – куда деваться от тоски долгими темными вечерами. В деревне-то даже электричества не было! Девчонки в складчину собирали керосин, заливали большую лампу… и деревенская «ассамблея» привычно катилась…

Краснея, Клавдия Иванна принимала участие в наших играх – в «Ручеек», «Колечко». Представьте: вдоль стен сидят молодицы разных возрастов – в шалях-паутинках и оренбургских платках, в новых белых валенках и новых блестящих калошах – в любую погоду и любое время года! Наблюдая за играми, идущими по центру избы, они лузгают со смаком семечки. Да как!.. С особым шиком и искусством: от нижней губы к груди спускается, словно осиный рой, пышный ком из шелухи. И чем больше, объемнее – тем лучше и искуснее. Мода!..

В избе полно ребят разномастных – от одиннадцати до шестнадцати-семнадцати лет. Кто-то курит, кто-то в карты играет. Кто-то крутит патефон. Словом, деревня развлекается как может. И игры у нас были какие-то грубоватые – деревенские. Не помню, в чем был их смысл, но проигравшего в «Колечко» ведущий нещадно бил ремнем по руке – столько раз, сколько назначит последний битый. Клавдия, закусив губы, краснея и сдерживая слезки, честно терпела. Мне было жаль ее, и я частенько – вместо нее – подставлял свою ладонь. Когда я проигрывал, она свою ладонь подставляла. Ребята посмеивались – мягко, дружески:

– Надо же, какую боль за тебя терпит!..

Ей было неуютно на этих сборищах; я чувствовал, что она приходит сюда только потому, что там был я. Чтобы повидать меня…

В отличие от меня, сестра моя посещала седьмой класс, чтобы ничего не забыть для продолжения учебы в Москве. Узнав от нее о существовании моего стихотворного альбома, Ланкина передала мне свой с маленькой просьбой-запиской написать ей свои пожелания – и вообще: «все, что захочу, найду нужным, интересным и важным». А ей переслать и дать почитать мой альбом. Она туда впишет все, что ее давно волнует и буквально висит на кончике ученического пера, просится в мой юношеский сборник.

В ее альбоме было много стихов известных поэтов – о любви, конечно. Много цитат, высказываний, пожеланий. Ну, и я что-то накропал ей в альбом о чарующем, волнительном и манящем. Конечно, чужое – Надсона, Чарскую, Апухтина…

К какому-то празднику, кажется ноябрьскому, она готовила отрывок из «Бориса Годунова» Пушкина – «Встреча у фонтана». Меня пригласила на роль самозванца. Она с таким усердием репетировала, что эти строчки до сих пор звучат во мне:

Сценку эту мы почему-то не показали. По-моему, в селе Никольском в Ноябрьские праздники она никому не была нужна. Но за общим праздничным столом после выпитой самогонки языки развязываются, глазки стреляют. Я понял, Клавдия Ивановна мне хочет что-то сказать: губами шевелит, глазами на дверь показывает. Я, человек стеснительный, в намек не поверил или не осмелился, перестал смотреть в ту сторону, где она сидела. Она встала и вышла.