Лита Чаплин - Моя жизнь с Чаплином

Хотя еще минуту назад мама выглядела недовольной, ее неодобрительный вид улетучился. Голос и манера стали застенчивыми:

— Извините, м-р Чаплин. Я не хотела так врываться…

— Да? А чего же вы хотели?

Расстроенная, она отступила в мою сторону.

— Я везде искала Лиллиту. Я беспокоилась… Студия такая большая. Потом кто-то сказал мне, что ее видели вместе с вами, и я все-таки ее мать…

Его голос стал ледяным:

— Боюсь, я не понимаю формы, которую приняла ваша обеспокоенность, миссис Макмюррей. У меня нет обыкновения совращать двенадцатилетних девочек.

Извиняясь и бормоча объяснения по поводу того, как матери беспокоятся о своих дочерях, мама еще больше все портила. М-р Чаплин знаком велел слуге подать ему башмаки и пиджак и просто отвернулся от нее, показав, что разговор исчерпан. Он не произвел ни единого звука или жеста — и тем не менее мы с мамой оказались за дверью комнаты, словно никогда там и не были.

Я была уверена: м-р Чаплин никогда не простит мне этого, а я никогда не прощу этого маме.

Жизнь на этом не кончилась. Затаив дыхание, мы ждали Чака Рейснера, или кого-нибудь другого, кто подойдет к нам и скажет, что больше мы не работаем в картине. Но ничего подобного не произошло. Все утро м-р Чаплин холодно поглядывал время от времени на меня и полностью игнорировал маму.

К полудню он подозвал нас кивком головы. Он был сдержанным с мамой, но не жестким.

— Думаю, Лиллита сказала вам, что я хочу сделать пробы с ней.

Мама подтвердила.

Он кивнул.

— Очень хорошо. Во-первых, я хотел бы кое-что объяснить вам. Цель пробы — определить, как она смотрится на экране, как она двигается, как проявляется ее индивидуальность. Я объясняю вам это, потому что существует десяток причин, по которым она может не пройти пробу, и ни в одной из этих причин ее нельзя винить. Я видел прекрасных женщин, которые совершенно нефотогеничны, и я видел очень темпераментных женщин, чье обаяние совершенно терялось на экране. Теперь, когда вы это знаете, вы хотите, чтобы ваша дочь проходила пробу?

За те годы, что я знала этого человека, было несколько случаев, когда он пытался смягчить свою жесткость по отношению к кому-то, кого он не уважал всем сердцем. Нельзя сказать, что он не признавал ошибок, или не исправлял неразумных решений, но он был самым упрямым человеком на свете то ли от природы, то ли в силу воспитания, либо в силу и того, и другого. И если он выносил суждение о другом человеке, его было практически невозможно сдвинуть с его точки зрения, даже когда все факты были против. В тот день, однако, он повел себя не так, как обычно.

— Миссис Макмюррей, — сказал он. — Я был не просто груб этим утром. Я был глуп. Конечно, вы были вправе беспокоиться за вашего ребенка. Вы отвечаете за нее, и это главная ваша забота. Я был неправ. Хочу заверить вас, что теперь понимаю это и искренне извиняюсь.

От этой смеси банальности и сентиментальности мама растаяла. М-р Чаплин нашел самый прямой путь к ее сердцу. Сознательно он это делал или нет, но он очаровывал маму, чтобы избавиться от нее.

На следующий день, загипнотизированная им мама следила за ним взглядом, тогда как он был весь в делах. Он подвел меня к двум своим операторам и спросил их: «Сколько лет этой девочке?» Один из них угадал верно: «Двенадцать». Другой сказал: «Пятнадцать, шестнадцать».

После этого он занялся моими волосами. Он собрал их на макушке, потом отступил немного назад, поглядывая искоса, словно воображая меня в раме. Он закричал: «Мисс Прада! Мисс Прада!» — и студийная парикмахерша нерешительно приблизилась к нему.

— Причешите эту девочку так, чтобы она выглядела на восемнадцать, — приказал он.

— На восемнадцать, м-р Чаплин?

— На восемнадцать. Отведите ее на грим и проследите, чтобы они тоже сделали ее восемнадцатилетней.

Он поспешил прочь к своим камерам, оставив меня и маму обмениваться взглядами.

Проба не готовилась так тщательно, как это делают теперь. Меня причесали, загримировали и одели так, чтобы я походила на иностранку — взрослую иностранку, — а потом отвели на неиспользуемую съемочную площадку, где два оператора отсняли меня. Я с трудом балансировала на нелепых высоких каблуках и была в ужасе в течение всего этого часа, как казалось, бесцельной съемки, которая всех — в смысле м-ра Чаплина — разочарует.

Когда пришло время посмотреть пробу, я была уверена, что это конец.

Но я ошибалась. М-р Чаплин торжествовал.

— Превосходно, превосходно! — восклицал он, озираясь вокруг в поисках поддержки. Его главный оператор Ролли Тотеро спросил его:

— Ну, теперь, когда ты сделал пробу, что ты собираешься делать с этим?

— Я дам тебе знать, — ответил он, и попросил отвезти пробу к нему домой.

Это было в пятницу, и его не было на съемках в следующий понедельник. Вскоре мы узнали, почему: он проводил выходные и понедельник, продумывая очередную часть «Малыша». И его план строился вокруг меня.

От этого плана у меня голова пошла кругом. Эдна Первиэнс оставалась ведущей актрисой в картине, но ее первоначальная роль теперь менялась и подгонялась под новый вариант второй части. В новой версии появились знаменитые сны. Бродяга, измученный бесчисленными испытаниями и разочарованиями, постигающими его, пока он заботится о Джеки Кугане в своей темной мансарде, засыпает на пороге и ему снится, что он на небесах, где улицы вымощены золотом, где все бесплатно и все добры. Мне предстояло выступить в роли Игривого Ангела, который мило поддразнивает застенчивого Бродягу.

М-р Чаплин был явно доволен тем, к чему пришел в своей концепции картины. И он был доволен тем — как много раз потом говорил мне и всем, кто оказывался рядом, в том числе моей маме, — что его интуиция по поводу меня не обманула его. Для совершенно неопытной девочки я была невероятно естественна.

Возможно, это ему казалось; на самом деле, с самого начала и до самого конца я пребывала в ужасе. Он был так воодушевлен работой со мной, что сделал то, чего ни одна другая исполнительница главной роли не позволила бы: он лишил Эдну Первиэнс ее комфортабельной гримуборной и поместил туда меня!

Мисс Первиэнс была соблазнительной блондинкой с роскошными плечами и шеей, алебастровой кожей и необычайно спокойным нравом. Как я узнала позже, она была любовницей Чарли до того, как он женился на Милдред Харрис, потом отчасти сохраняла отношения с ним в течение двух бурных лет его брака, а во время съемок «Малыша» их отношения подошли к концу, хотя она пока еще об этом не знала. Она была чрезвычайно терпеливой женщиной, главным образом потому, что он неизменно возвращался к ней после того, как отбивался от рук на какое-то время. И она умела оставаться милой и понимающей, даже если он вопил на нее на съемочной площадке.