Алексей Смирнов - Козьма Прутков

Он уверен, что «эгоист подобен давно сидящему в колодце».

Он удивляется: «Не совсем понимаю, почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-либо другою, более на судьбу похожею птицею?»

Наконец, по его наблюдению, «камергер редко наслаждается природой», а «из всех плодов наилучшие приносит хорошее воспитание».

Философ Владимир Соловьев в своей статье, написанной для Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, говорит о Козьме Пруткове как о «единственном в своем роде литературном явлении» [314] Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. М., 1990. Т. 50. С. 633–634. , уникальном случае в истории мировой литературы, ибо «все остальные (мистифицированные авторы. — А. С.) слишком элементарны и однообразны в сравнении с ним. Два талантливых поэта, гр. А. К. Толстой и Алексей Михайлович Жемчужников, вместе с Владимиром М. Жемчужниковым и при некотором участии третьего брата Жемчужникова — Александра М. — создали тип важного самодовольства и самоуверенности петербургского чиновника (директора Пробирной Палатки), из тщеславия упражняющегося в разных родах литературы. Но сила Пруткова не в этом общем определении, а в той индивидуальной и законченной своеобразности, которую авторы сумели придать этому типическому лицу и воплотить в приписанных ему произведениях». Далее Соловьев обоснованно утверждает, что «не все произведения в равной мере носят на себе печать его индивидуальности», многие из них выходят за рамки сложившегося образа. Это соответствует нашему утверждению о том, что Козьма Прутков значительно богаче принятой им на себя маски сановного самодовольства. По справедливому замечанию Соловьева, «пародии на поэтов того времени, в высшей степени удачные, не могут, однако, принадлежать Пруткову, который был бы другою личностью, если бы умел так верно замечать отрицательные стороны чужой поэзии», хотя «сами по себе эти произведения — образцы в своем роде по меткости и тонкости». То же самое, согласно рецензенту, можно сказать и о других произведениях — удивительно пластичном «Споре древних греческих философов об изящном» и мистерии «Сродство мировых сил», которая, «хотя насыщена прутковским элементом, отличается, однако, излишнею для предполагаемого автора красотою стиха».

В чем же состоит этот «прутковский элемент»? Что в творчестве Козьмы Петровича особенно прутковское?

На взгляд Соловьева, это три комедии: «Фантазия», «Блонды», «Опрометчивый турка», все басни и два стихотворения: «Мой портрет» и «Предсмертное». Но прежде всего «Мысли и афоризмы». Они — самое прутковское во всем Пруткове. Действительно, в изречениях пародийность, образность и алогизм безошибочно работают на создание типа петербургского чиновника: самоуверенного, степенного, важного. Здесь вымышленный автор лепит вымышленный образ из самого себя — да такой, который встает в ряд с главными персонажами классической русской литературы и становится нарицательным.

Интересно было бы сопоставить прутковские афоризмы с западноевропейской классикой жанра. Здесь снова, как и в случае Пруткова-баснописца, уместно спросить себя: чем Прутков-афорист отличается от авторов классических сентенций? Или он их только тиражирует под своим именем, как это, скажем, произошло с афоризмом: « Философ легко торжествует над будущею и минувшею скорбями, но он же легко побеждается настоящею» — который является близким к тексту переводом максимы Ларошфуко: « Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией»?

Для сравнения выпишем семь максим Франсуа де Ларошфуко и семь афоризмов Козьмы Пруткова. Их темы:

1. Молчание.

2. Старики.

3. Хитрость.

4. Претензии.

5. Толпа.

6. Сходство.

7. Похвалы.

Ларошфуко [315] Ларошфуко Франсуа де. Максимы. Паскаль Блез. Мысли. Лабрюйер Жан де. Характеры. М., 1974. С. 29–108.

1. Тому, кто не доверяет себе, разумнее всего молчать.

2. Старики потому так любят давать хорошие советы, что уже не способны подавать дурные примеры.

3. Хитрость и предательство свидетельствуют лишь о недостатке ловкости.

4. В людях не так смешны те качества, которыми они обладают, как те, на которые они претендуют.

5. Порядочные люди уважают нас за наши достоинства, а толпа — за благосклонность судьбы.

6. Порою человек так же мало похож на себя, как и на других.

7. Уклонение от похвалы — это просьба повторить ее.

Максимы Ларошфуко основываются на жизненном опыте автора, в его афоризмах поражают удивительная зоркость наблюдений и способность спрессовывать их в чеканную словесную формулу.

Не уверен в себе — молчи…

Ловкач все обстряпает и без обмана или предательства…

Претензии на то, чего нет, смешнее того, что есть…

Уважать человека не за его достоинства, а за случайную благосклонность фортуны — типично плебейская черта…

Все это — серьезные сентенции. Ничего комического в них нет. Они не смешат, а, напротив, вызывают почтение своей проницательностью.

Есть среди приведенных максим и такие, которые заставляют нас поражаться остроумию автора.

Старики оттого советуют хорошее, что не могут уже грешить…

А каков человек, который «так же мало похож на себя, как и на других»? Отзываясь об оригинале, обычно утверждают, что он ни на кого не похож. Но если при этом, как у Ларошфуко, он не похож и на себя самого, то — спрашивается — какой же он оригинал?..

Наконец, психологическая сентенция о любви к славе. Действительно, избегающий похвал не всегда делает это из скромности или равнодушия к славословию. Часто в подобном уклонении таится утонченное тщеславие.

Итак, наблюдения Ларошфуко в высшей мере серьезны. Нашу радость вызывает их оригинальность, а улыбку — острая игра ума.

Теперь возвращаемся к герою настоящего жизнеописания.

Прутков

1. Что скажут о тебе другие, если сам ты о себе ничего сказать не можешь?

2. Иного прогуливающегося старца смело уподоблю песочным часам.

3. Говоря с хитрецом, взвешивай ответ свой.

4. Никто не обнимет необъятного.

5. Не будь цветов, все ходили бы в одноцветных одеяниях!

6. Добрая сигара подобна земному шару: она вертится для удовольствия человека.

7. Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза.

Первый афоризм пытается спровоцировать молчуна; автор пребывает в уверенности, что о людях судят исключительно по их собственному мнению о себе.

Второй афоризм — всего лишь производная от метафоры о старике: из него песок сыплется.

Третий и четвертый — утверждение самоочевидного.