Борис Ефимов - Десять десятилетий

…Я хочу вспомнить небольшое двухэтажное здание, которое выходило на площадь Маяковского. На фасаде его красовалось изображение раскрытой ладони с шариком, надетым на указательный палец — всем хорошо известная эмблема Центрального театра кукол, возглавляемого Сергеем Образцовым. Раньше в этом здании была так называемая Четвертая студия МХАТ. Когда здание перешло к Образцову, он со свойственной ему выдумкой и изобретательностью превратил его в подлинный маленький дворец чудес, в который мы входили с каким-то особенным, приятным и радостным расположением духа. Предвкушая очередное удовольствие от встречи с искусством Образцова, мы как бы заранее настраивались на соответствующую волну и как будто немного молодели, даже если шли на взрослый, а не на детский спектакль.

Подлинно триумфальным надо назвать успех образцовского спектакля «Необыкновенный концерт». Вначале он назывался «Обыкновенный концерт». Но кто-то из высокопоставленных балбесов в органах, которым было положено осуществлять всестороннюю бдительность, усмотрел в этом недопустимое «огульное охаивание» деятельности Москонцерта, хотя в «Обыкновенном концерте» остроумно и справедливо высмеивались только концертные штампы и весьма нередкая халтура.

И «Обыкновенный концерт» было рекомендовано переименовать в «Необыкновенный», то есть нетипичный.

Популярность и успех образцовских спектаклей росли, как говорится, не по дням, а по часам. И скоро уютный, но небольшой зал на площади Маяковского уже не вмещал всех желающих увидеть их. И Сергей Владимирович совершил поистине титанический подвиг: преодолев все мыслимые и немыслимые преграды — бюрократические, организационные, финансовые и всякие прочие, он добился предоставления ему участка на Садовом кольце, на котором за рекордно короткий срок выросло монументальное здание нового театра Образцова. И только Сергей Владимирович мог придумать, чтобы на фасаде этого здания, над входом в театр были установлены, привезенные им из Чехословакии огромные чудо-часы с аллегорическими фигурами различных зверей. При этом часы играли красивые мелодии, собирая толпы прохожих. Конечно, соответственным — нарядным и оригинальным, — было и внутреннее оформление нового театра. И зрители валом пошли к «новому» Образцову.

Как-то, еще в году тридцать восьмом, Образцов мне позвонил и попросил прийти на его новую квартиру в доме по Глинищевскому переулку (потом улица Немировича-Данченко). Я при этом убедился, что он режиссер не только в театре, но и у себя дома. Квартира напоминала театральную декорацию — какие-то диковинные музыкальные инструменты, живописные панно и тому подобное.

— А столовую, — сказал он, — я пока еще не могу показать. Она еще не готова.

Я застал у него еще одного Сергея Владимировича — это был Сергей Михалков. Оказалось, что меня пригласили не случайно. Дело было в том, что Михалков предложил Образцову сделать эстрадный номер в связи с известными событиями на Дальнем Востоке, на озере Хасан, в форме пародии на популярную тогда песенку «Все хорошо, прекрасная маркиза…» А оформить образы соответствующих кукол, то есть японских захватчиков, они решили предложить мне.

— Но позвольте, друзья мои, — сказал я, — ведь это уже сделано.

— Как? — в один голос воскликнули оба Сергея Владимировича.

— Да, к сожалению, именно о событиях на озере Хасан, именно о разгроме японцев, именно как пародия на «Все хорошо, прекрасная маркиза…» Я сам слышал, как это исполнял на вечере в ЦДРИ Илья Набатов.

Образцов был вне себя от досады.

— Ах, черт возьми! — простонал он. — Лопоухий, ушастый, губошлеп, а увел из-под носа такую тему.

И, обращаясь к Михалкову:

— Ничего не поделаешь, Сережа, надо искать другую тему, а может быть другой вариант.

Мы договорились, что Образцов мне позвонит, когда такой вариант будет найден, и мы расстались.

Но звонков больше не последовало. Дело в том, что через очень короткое время я стал персоной нон грата, как «брат врага народа».

Скажу честно — я нисколько не обиделся на Образцова, ибо таковы были неписаные законы того времени, а когда эти достопамятные времена прошли и я перестал быть персоной нон грата, наши дружеские отношения с Сергеем Владимировичем продолжились. Мы встречались и в ЦДРИ, и в ЦДЛ, не раз бывал я на спектаклях его театра.

Поговаривали, между прочим, что у Образцова крутой нрав, что с ним трудно работать. Возможно, так и было, но тут уместен такой вопрос, чисто риторический, что предпочтительней в человеке: «крутой нрав», строгость и требовательность в работе или — равнодушная снисходительность, мягкотелость, приспособленчество? А Образцов был, может быть, и крут, но тверд и принципиален в своих нравственных позициях. Я хочу привести такой пример. Я слышал об этом из уст самого Образцова. В памятный период борьбы с пресловутым космополитизмом, Образцова пригласили в некую партийную инстанцию и очень вежливо ему сказали:

— Уважаемый Сергей Владимирович! Нам известно, что у вас в театре работает слишком много лиц определенной национальности. Как бы вам от них освободиться?

— Это очень просто сделать, — холодно ответил Образцов. — Освободите меня от должности, а потом освобождайте, сколько вам угодно, людей нужных и полезных для театра. Посмотрим, что станет с театром.

Таков был Образцов — ему был отвратителен расизм и, в частности, такая его разновидность, как антисемитизм.

До старости Сергей Владимирович щедро отдавал созданному им великолепному театру свой неугасимый талант режиссера, художника, выдумщика, организатора. Он ушел из жизни на девятом десятке счастливо и плодотворно прожитых им лет.

Трудно себе представить ЦДРИ без Сергея Образцова, но, естественно, он больше был занят проблемами своего замечательного театра. То же самое можно сказать о «Театре двух актеров», как они сами себя называли — о Марии Мироновой и Александре Менакере. Но их было не двое, а трое — отец, мать и сын.

Три талантливейших артиста, которых знала и любила вся страна — Мария Миронова, Александр Менакер и Андрей Миронов.

С Машей Мироновой и Сашей Менакером я был знаком, как говорится, с незапамятных времен. Они были обаятельной парой, интеллигентной, веселой, общительной. А Андрюшу Миронова я знал с той поры, когда о нем написал поэт-сатирик Владимир Дыховичный, друг Маши и Саши:

Возможно, что фраза: «Почему всегда на маму папа зол?» нуждается в пояснении. Дело в том, что крутой и волевой нрав Марии Владимировны и ее острый язык нередко создавали ей обиженных и недоброжелателей, что, конечно, огорчало ее супруга, человека добродушного и покладистого. Он часто пытался ее в этом плане урезонить, но безуспешно. Мне как-то довелось быть свидетелем, как столкнувшись, помню, в гардеробе ЦДРИ с известным кинорежиссером, Маша, не слишком стесняясь в выражениях, высказала свое отношение к его последнему, «бездарному», как она выразилась, фильму. Рядом стоял сконфуженный и смотревший на нее умоляющими глазами Менакер. Высказавшись, Маша пошла дальше, а Менакер, разведя руками, сказал остолбеневшему кинорежиссеру: