Борис Ефимов - Десять десятилетий

Особенное отвращение чисто эстетического порядка вызывал коричневый цвет гитлеровского воинства. Правда, этот коричневый цвет различных оттенков, от кофейного и охристо-кирпичного до неприличного желтого, уже явно начал отступать перед черным цветом эсэсовских мундиров. Гитлер неуклонно избавлялся и расправлялся со своими «старыми бойцами», штурмовиками, которые помогли ему прийти к власти, — теперь он окружил себя более надежными и готовыми на все эсэсовцами и гестаповцами. Были беспощадно уничтожены ближайшие соратники — один из основателей нацистской партии Георг Штрассер, начальник штаба штурмовых отрядов Эрнст Рём и другие видные нацисты.

(Подобный опыт повального истребления старых соратников, свидетелей скромных заслуг пробившегося к высшей власти вождя, был вскоре с большим успехом использован в Советском Союзе так же пробившимся к неограниченной власти «Великим Вождем и Учителем», которого мало кто знал в первые годы после захвата власти в Октябре.)

«Удостоился» я лицезреть и самого фюрера. Это было на известной Вильгельмштрассе — улице, где расположены высшие правительственные учреждения. Проходя как-то здесь, я увидел множество одетых во все черное эсэсовцев. Зловеще-траурный цвет фуражек и мундиров подчеркивался белыми кантами и белыми кругами со свастикой на кроваво-красных нарукавных повязках. Здоровенные, рослые головорезы выстраивались шпалерами вдоль тротуаров, бесцеремонно оттесняя публику к стенам домов. Это было похоже на очередную облаву, и я, не желая со своим советским паспортом вляпаться в какую-нибудь историю, стал поворачивать обратно. Как раз в эту минуту из-за чугунной ограды рейхспрезидентского дворца вышла суетливая группа каких-то чинов, впереди которых, ни на кого не глядя, надвинув на глаза зеленую плюшевую шляпу, шагал Гитлер, уткнувши острый треугольный нос в клочкообразные усы. На нем были защитного цвета дождевик и широкие черные брюки. Он был явно чем-то недоволен и раздражен — очевидно, очередным неприятным разговором с престарелым президентом-фельдмаршалом Гинденбургом. Увидев свою столь знакомую модель, я невольно приостановился, глядя, как угрюмый рейхсканцлер усаживается в машину. Заметив, однако, устремившийся на меня ледяной и угрожающий взгляд эсэсовца, счел за благо не задерживаться и ускорил шаг… Взвыли сирены, фюрер сделал небрежную отмашку правой рукой в ответ на приветственное рявканье эсэсовцев — и машины рванули с места…

…На германской пограничной станции мы с Кольцовым ждем поезда с советской стороны. На безлюдной привокзальной площади яркими огнями горит огромная рождественская елка. Вместо традиционной звезды она увенчана светящимся портретом Гитлера. Одновременно из черного радиорепродуктора разносится по площади пронзительный и каркающий его голос. В эту минуту он выступает в излюбленном своем месте — на спортивном стадионе Берлина. Я расстаюсь с «третьей» Германией. «Четвертую» — послевоенную, побежденную, разгромленную, мрачную Германию я увижу через 12 лет.

…Суд в Лейпциге закончился вынужденным оправданием трех болгарских коммунистов, единственным поджигателем рейхстага признан психически и умственно неполноценный голландец Ван дер Люббе. Но Кольцов в сильной тревоге: ведь фактически Димитров остался в лапах гитлеровских тюремщиков, и прежде всего своего лютого врага Геринга. Им нетрудно будет найти способ расправиться с отважным революционером. И уже в Москве брат облегченно вздыхает: правительство Советского Союза официально уведомило правительство рейха, что оно удовлетворило просьбу Димитрова и его товарищей о принятии в советское гражданство и просит незамедлительно отправить их в Москву. Дня через два Кольцов заехал за мной по пути на аэродром, где мы стали свидетелями, безусловно, исторического события — приезда вырванного из лап гитлеровских палачей Георгия Димитрова. Прямо с аэродрома кавалькада машин проследовала в гостиницу «Центральная», где состоялась первая пресс-конференция. Мне запомнились два вопроса и два ответа:

— Товарищ Димитров! Вы не могли бы охарактеризовать одним словом то, что произошло в Лейпциге?

— Одним словом? Это, пожалуй, трудно, но я скажу: это была провокация.

— Товарищ Димитров! Что вы намерены делать после необходимого отдыха и лечения?

— Ответ мой весьма прост: я — солдат Коминтерна и буду свою солдатскую службу продолжать.

Однако «простым солдатом Коминтерна» Димитров не остался. Как это не раз у нас бывало, он молниеносно поднялся до вершин партийной иерархии, заняв пост председателя Коминтерна. То был подлинно его «звездный час». И нетрудно понять, насколько почетно и престижно было то, что он счел нужным написать предисловие к вышедшей в скором времени книге Марии Остен «Губерт в стране чудес».

Книга Марии Остен была отлично издана большим тиражом и великолепно оформлена полиграфически. Но «гвоздем» в ней, несомненно, был фотоснимок, полученный Марией при содействии Кольцова от помощника Сталина Поскребышева. Фотография изображала «Отца народов», держащего на руках свою дочь Светлану, уже довольно взрослую девочку. Подобное внимание вождя к книге о Губерте было в ту пору делом нешуточным. Губерт стал чрезвычайно популярной фигурой, судьба саарского пионера заинтересовала сотни тысяч советских пионеров. К книге были приложены конверт с адресом журнала «Огонек» и листок с одним-единственным вопросом: «Должен ли Губерт вернуться домой в Саар или пусть остается в Советском Союзе?»

Между тем ответ на этот вопрос дала сама жизнь. Референдум в Саарской области вынес решение в пользу присоединения Саара к гитлеровскому рейху. Отец и братья Губерта успели бежать во Францию, нашли там работу, но не избежали гестаповских репрессий, когда Франция была оккупирована Гитлером. Губерт, естественно, остался в СССР, получил здесь образование, вступил в комсомол, женился, но скоро пришло время, когда «Страна чудес» обернулась для него колючей проволокой ГУЛАГа.

…Середина 30-х годов — время замечательных творческих и общественных успехов Кольцова. Он всюду поспевает. В «Правде» изо дня в день появляются его фельетоны и статьи на самые актуальные международные и внутренние темы. Некоторые его выступления на страницах «Правды» ставят новые назревшие общественные, городские проблемы, решение которых он же и осуществляет. Скажем, такие фельетоны, как «Хочу летать», «Пустите в чайную», «Дача, так дача», «Три дня в такси», «Пять дней в ЗАГСе», «Семь дней в классе» и другие. Непосредственным результатом этих очерков и фельетонов были строительство подмосковной зоны отдыха для москвичей — «Зеленого города», создание агитационной эскадрильи самолетов имени Максима Горького, упорядочение таксомоторного парка Москвы, устранение безобразий в столичных загсах и многое другое.