Эндель Пусэп - Тревожное небо

Я полетел сам

Лето 1929 года выдалось в Оренбурге необычайно жарким. Еще не закончился июнь, а трава в степи уже пожелтела. Тучи пыли висели над аэродромом: шли практические занятия по самолетовождению. В других группах курсанты уже несколько дней летали самостоятельно. Инструкторов, ранее летавших с курсантами, заменяли теперь восьмидесятикилограммовые мешки с песком, чтобы не нарушился центр тяжести самолета.

В нашей группе самостоятельных полетов пока не разрешали. У меня, например, никак не давалась посадка на «три точки». Все остальные элементы полета: взлет, развороты, виражи, петли, штопор, расчет на посадку — шли нормально, а вот приземление — все время на колеса, только на «две точки». Получалось, как с теми руками в первые месяцы моей военной службы. Плавно подводил самолет к земле, выравнивал… Тут бы потянуть, не торопясь, ручку управления «на себя» и посадить как требовалось… АН нет! Боязнь отойти от земли, «взмыть», потерять скорость и упасть преодолевала строгие указания и требования инструктора, и… каждый раз самолет мягко касался земли только колесами.

— Опять хвост трубой, — ворчал инструктор.

В это утро наш инструктор Быстров, вырулив на старт, поставил самолет на самый левый фланг и остановил мотор.

— Курсант Пусэп, ко мне, — скомандовал он, вылезая из кабины.

Подбежав к нему, я вытянулся.

— Что же мне с вами делать? — начал инструктор, снимая шлем и протирая кусочком замши очки. — Ведь рано или поздно вы разобьете мне самолет…

Его прервал подбежавший техник:

— Командир эскадрильи идет.

— Смир-рно-о! — рявкнул на весь аэродром Быстров, повернувшись навстречу подходившему начальству:

Товарищ командир эскадрильи, группа курсантов инструктора Быстрова занимается предполетной подготовкой.

— Вольно, — комэск, взяв Быстрова под локоть, повел его от самолета… Не прячась в тень, я ожидал, что мне скажет инструктор.

Однако на инструкторское сиденье сел комэск. Мне приказали взобраться на заднее место самолета. Я застегнул ремни, надел шлем с резиновым «ухом» и, присоединив к уху шланг, услышал:

— Запускайте мотор. Полет по кругу.

— Есть запустить мотор! Есть полет по кругу!

Выдержав весь уже знакомый мне ритуал запуска мотора и выруливания на старт, я дал полный газ, как учил инструктор. Плавно и постепенно увеличивая обороты, самолет, качаясь на неровностях почвы, побежал вперед. Оторвавшись от земли, я выдержал его над аэродромом до скорости набора. Только-только успел установить нормальную скорость для набора высоты, как комэск резко убрал газ. Мне пришлось перейти на планирование.

— Садитесь! — услышал я команду.

— Есть садиться!

Я мягко приземлил самолет на… колеса.

— Взлетайте!

Я взлетел. Через минуту-другую все повторилось: снова убрал комэск обороты мотора, снова планирование, снова посадка (и опять «хвост трубой»), снова взлет… и так бессчетное количество раз. Пот лил с меня в три ручья. Проклятые «три точки» никак не получались.

После очередного взлета, когда я успел набрать метров двести высоты, я услышал спокойный голос комэска:

— Почему не делаете первый разворот?

Вот тебе раз! А я ждал очередной посадки и совсем забыл, что первый разворот полагается сделать на высоте в 150 метров.

Сделал разворот. По команде комэска еще один и… все началось сначала: взлет, посадка, взлет, посадка…

— Входите в круг и садитесь, — в очередной раз приказалкомэск. Выполнив положенный разворот, я произвел посадку…к собственному удивлению на три точки!

— Выключить мотор!

Командир эскадрильи спустился на землю и отошел вместе с ожидающим инструктором в сторону.

Спустился на землю и я. Меня окружили курсанты:

— Ну как? Ну что?

Что я мог им ответить? Посадка один раз получилась, но только один раз. Что скажет комэск? Вдруг признает меня непригодным к летной работе?

Не подходя к самолету, командир эскадрильи что-то рассказывал инструктору, и они оба смеялись… Мне же было не до смеха.

Наконец командир направился к ангарам. Инструктор вернулся к самолету.

— Курсант Кондратьев, приготовьтесь к полету, приказал он, садясь в самолет. — Следующий — Казаков.

Сделав два-три полета по кругу, инструктор остановил мотор.

— Привязать мешок, — приказал он мотористу и, снимаяшлем, обратился ко мне:

— Курсант Пусэп, — я вытянулся. — Сейчас полетите вы, сделаете два полета по кругу. Мотор перед посадкой выключить.

Указание «мотор перед посадкой выключить» было для того времени весьма существенным: ротативные моторы РОН-90 не держали малых оборотов. Чтобы их снизить на посадке, надо было выключить зажигание и тотчас включить его вновь и так несколько раз, не допуская притом полной остановки мотора. А это отвлекало внимание от главного — процесса посадки. Поэтому, выпуская курсанта в первый самостоятельный полет, обычно строго-настрого запрещали «контачить» мотор.

— Есть сделать два полета по кругу, на посадке мотор выключить! — повторил я. И голос мой дрожал. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте.

Наконец-то я полетел сам! Один… Аккуратно выполнил на положенной высоте развороты, построил правильно «коробочку» вокруг аэродрома и зашел на посадку.

Все получилась нормально. И посадка была «на три точки». Получилась посадка и вторично.

— Молодец! Поздравляю, — и первый раз за все время Быстрое крепко пожал мне руку.

Еще десяток полетов, и я стал чувствовать себя в полете и на1 посадке совершенно свободно, и как будто сам по себе стал Послушным мне самолет. Научились самостоятельно летать и садиться и все другие курсанты группы.

Наконец, в январе 1931 года курс практической летной подготовки также закончился. Я получил звание военного летчика, назначение на инструкторскую работу в нашей же, Оренбургской, школе и… впервые в жизни настоящий отпуск.

… Облачившись в темно-синий френч, на воротнике которого красовались голубые петлицы с блестящими птичками и кубиками и. ч красной эмали, я поехал на родину, в Сибирь. Очень хотелось побывать дома, на Выймовских хуторах, и особенно в Островках, г, пашей школе. Лежа на средней полке жесткого вагона, я перебрал в памяти картинки последнего школьного года.

… Последний день перед выпускным вечером. Вынесены парты II вместо них установлен ряд длинных скамеек. Под потолком — гирлянды из цветной бумаги. Прибывают гости. Одним из первых впорхнула стайка девушек, разодетых в цветастые платья, с множеством звенящих монет на груди. Я вынес гармонику и сыграл. Девушки стали танцевать. В дверях появилась она в белом воздушном платье…

…Подъезжая к Камарчаге, я твердо решаю, что поеду сперва и Островки, а уж потом — к родителям.