Эндель Пусэп - Тревожное небо

— Ну, наконец-то мы отдохнем, — вздыхает Золотарев.

Но до отдыха еще одна, совершенно обязательная процедура: бар. Это первое, что мы черпаем из американского образа жизни.

Наконец, отзвучали тосты за победу над наци и самураями, за встречи, что заняло добрых полчаса времени, и нас провели в отведенные для отдыха помещения. Холодный душ и спать. Спали здорово: шестнадцать часов кряду!

В стране доллара

Разбудило меня солнце. Оно вторглось без спросу в комнату и бесцеремонно начало шарить яркими лучами по моему лицу. Вскочив на ноги, я не сразу сообразил, где нахожусь. Лишь выглянув в окно, вспомнил вчерашний день, и в голове все стало на свое место.

Так вот она какая, эта Америка, Новый Свет, страна долларов и небоскребов. Из окна виден аэродром, а за рекой — второй, почти такой же. Под окнам начинается большая зеленая лужайка, окаймленная кудрявыми кронами бука. В тени деревьев стоят плетеные кресла.

Пока я одевался, на лужайку вышел тучный негр в шляпе и бархатном жилете, одетом на голое тело. За собой он тащит длинный резиновый шланг. Усевшись на траву, негр вытаскивает из кармана какую-то блестящую штуку, пристраивает ее к концу шланга. Когда я снова поворачиваюсь к окну, из шланга уже бьет струя воды.

В дверь стучат. Пришли Золотарев и Дмитриев. Выражение их лиц не предвещает ничего доброго.

— Плохи наши дела, Эндель Карлович, — говорит Александр Яковлевич. — На посадке вы изволили содрать с протектора левого колеса несколько слоев…

— Как это… содрать? — перебил я.

— Очень просто. Резина, она ведь в жаркую погоду тоже нагревается. И не только нагревается, но и становится мягкой и податливой…

Я начинаю понимать: виновата не столько непредвиденная для нас жара, на которую совсем не рассчитаны наши покрышки, сколько мой просчет. Я промазал начало полосы и нажал изо всех сил на тормоза. Вот резина и не выдержала.

Мы втроем отправились на аэродром. Все было действительно так, как сообщил Золотарев. С полутораметрового протектора провисали вниз наполовину оторванные лохмотья резины.

Пока мы с грустью рассматривали израненную покрышку, к огражденному веревкой кораблю подкатили два лимузина. Из одного из них вышел одетый в белый костюм пожилой седоголовый американец. Гостя сопровождали несколько увешанных блестящими аксельбантами старших офицеров армии США и наш советский военно-воздушный атташе — генерал Беляев.

— Министр обороны США, мистер Стимсон, — представили мне высокого гостя, — выразил желание ознакомиться с вашим самолетом.

— Пожалуйста!

Его прибытие было кстати. Осмотрев корабль и промерив пальцам диаметр ствола кормовой пушки, мистер Стимсон увидел также и злосчастное колесо и, сочувственно покачав головой, что-то сказал по-английски.

— Господин министр приказал командиру аэродрома обеспечить вас всем необходимым и позаботиться о замене или, если возможно, ремонте покрышки колеса, — перевел нам генерал Беляев.

На душе сразу полегчало. Появилась надежда, что все еще обойдется.

Попрощавшись с нами, гости уехали. А мы остались одни. Даже переводчика к нам не прикрепили. Это был уже непорядок, и я пошел в гостиницу, чтобы по телефону «выяснить отношения». На мое счастье, в объемистом гроссбухе, висящем почему-то на стальной цепи у находящегося в холле телефона, без труда нашел советское посольство и, набрав первый из обозначенных там номеров, сразу попал к секретарю посла. Тот любезно соединил меня с Максимом Максимовичем Литвиновым. Выслушав мою претензию, посол удивился:

— Как? Нет переводчика? Не может этого быть.

— Может, товарищ посол.

— Забота о вас и вашем самолете возложена на генерала Беляева. Я сейчас проверю. Да! За вами после обеда заедут. Вас приглашает к себе президент.

Вернувшись к кораблю, я застал там главного инженера аэродрома и еще нескольких офицеров. Золотарев вел при содействии Романова переговоры о судьбе колеса. Инженер обещал выяснить, можно ли приобрести новую, таких же размеров, покрышку. Пока мы завтракали, вопрос был выяснен: такого размера покрышек в стране нет, но фирма «Гудрич» способна отремонтировать нашу за трое суток.

— К этому следует приплюсовать время транспортировки туда и обратно, — добавил американец.

Значит — дней пять. Многовато. Но неизбежно.

— Вас зовут к телефону, — сообщает запыхавшийся от быстрого бега мальчик-бой.

— Товарищ Пусэп, мне поручили напомнить вам, что ровно к 15 часам вам и вашему экипажу надлежит прибыть в Белый дом. Вас примет президент Рузвельт.

Мать честная! С этим колесом я чуть было не забыл об этом. Ведь говорил же посол.

По установившейся в те годы традиции президент США принимал у себя всегда всех летчиков, впервые перелетевших океан.

Экипировка наша более чем скромная: суконные гимнастерки, такие же брюки, хромовые сапоги. Идет война и нам не до парадных мундиров. Но мы — советские офицеры, и вид должен быть у нас подобающий.

Вернувшись в гостиницу, привели себя в порядок: побрились, выутюжили обмундирование, навели блеск на сапоги, подшили свежие подворотнички. Час спустя мы уже катили на трех машинах по улицам Вашингтона.

Был дань 30 мая — день памяти американских солдат, погибших в годы первой мировой войны. В многочисленных парках, скверах и аллеях, по которым мы проезжали, было полно людей. Наши машины с трудом объезжали колонны военных грузовиков, на которых пели, плясали и просто шумели солдаты, чувствующие себя в этот день хозяевами улицы.

Я с нетерпением ждал, когда же мы доедем до самого Вашингтона, с его небоскребами, с глубокими ущельями улиц. Но все это, как оказалось, вовсе и не присуще Вашингтону. И ехали мы не по улицам, а по длинным аллеям тенистых деревьев, по паркам и скверам, где располагалось множество цветочных клумб, декоративных растений и весело прыгающих и бегающих белок. Непривычно было видеть, как постовой полицейский останавливает уличное движение, чтобы пропустить через аллею пушистого зверька.

Единственным, типично американским, было здесь лишь великое множество автомашин, заполнивших все и вся.

Вскоре машина свернула в открытые настежь железные ворота и покатила мимо клумб и зелени к небольшому двухэтажному Белому дому.

О президенте, Франклине Делано Рузвельте, имел я весьма слабое представление. Знал лишь то, что вскоре после предательского вторжения гитлеровских головорезов в пределы Советского Союза президент США обещал всенародно всячески поддерживать нашу страну в борьбе против фашистской Германии.

Действительность опрокинула все мои представления, и правы оказались американцы, говоря, что «Вашингтон — не Америка, а Рузвельт — не король».