Эндель Пусэп - Тревожное небо

Когда корабль остановился в начале бетонной полосы, я протиснулся к наркому и просил его ускорить нескончаемое прощание.

— Чем дольше, тем больше прогреется воздух и будет труднее стартовать.

Золотарев стоял рядом со мной и смахивал с лица пот собственной пилоткой.

— А наши моторы выдержат?

Золотарев уверенно ответил:

— Выдержат, товарищ нарком.

— Хорошо, давайте лететь, — и, приподняв шляпу, зашагал к трапу. Не дожидаясь команды, экипаж поспешил на свои места.

В обратный путь

Запущены все моторы. Впервые за всю мою летную практику пошли на взлет без предварительного опробования моторов на старте. И без этого вода в радиаторах нагрелась до 60 градусов.

Корабль, пробежав почти до конца двухкилометровую взлетную полосу, очень неохотно и тяжело оторвался от земли. Плотность воздуха ничтожно мала. Земля тянула нас, и мы дольше, чем когда-либо раньше, шли бреющим полетом, еле перетягивая через верхушки деревьев и невысокие строения вблизи аэродрома. Набрав метров двадцать высоты, пришлось снизить обороты двигателей: в радиаторах закипела вода. Маневрируем между горками и строениями, пока моторы понемногу остывают.

Минут через пять дали двигателям максимальные обороты и поднялись на 300 метров. Это уже лучше. Можно передохнуть самим, моторам — тоже.

— Штурманы! Давайте курс.

Пошли на северо-восток с набором высоты. Надо забираться повыше, чтобы не рисковать перегревом моторов. Проходим небольшую облачность. Через десяток минут она уже ниже нас. Над нами синее небо и огненный диск солнца.

Включаю автопилот. Высота — 3000. Температура наружного воздуха — 10°. Скорость по прибору 260 километров в час. Вое нормально. Остается лишь жалеть о том, что облака закрывают от нас проплывающие внизу Нью-Йорк, Филадельфию, Балтимору, Бостон и другие города американского Востока. Уже под конец полета, когда до аэродрома посадки остается по нашим расчетам не более часа, облака сгущаются и скоро встают перед нами сплошной стеной. Идем вслепую.

— Штурманы! Дайте погоду на Гандере. Что там?

— Ничего, хорошая погода, — невозмутимо отвечает Штепенко.

— А если конкретнее?

— Безоблачно, видимость 50 километров, ветер слабый.

— Откуда такие сведения?

— Из прогноза, — огорошивает меня штурман.

— Это я без вас знаю, — я начинаю «закипать». — Мне нужна фактическая погода в Гандере. Связь есть?

— В том-то и беда, что связи опять нет.

— Ну вот что, Александр Павлович, — чеканю я сухим командирским тоном, — когда по расчету времени окажемся над серединой пролива, будем спускаться ниже облаков. Ясно?

— Ясно. Там мы будем через десять минут.

Подрегулировав автопилот и убавив обороты моторам, начинаю снижение. На высоте 4500 метров попадаем в густой снегопад.

— Эй, летчики, — возмущается Штепенко, — у нас полно снегу.

— Ничего, скоро растает, — успокаиваю я, — смотри, уже идет дождь.

Чем ниже мы опускались, тем сильнее хлестал дождь. Никакой видимости, хотя идем уже под облаками. Что там внизу, облака или уже поверхность моря?

— Сальников, что вы видите? — спрашиваю кормового стрелка.

— Ничего, товарищ майор.

Спускаемся еще ниже. Высотомер показывает 1000 метров. «Хватит», — решаю про себя. Дождь прекратился, впереди на горизонте появилась светлая полоса. Там пробиваются солнечные лучи. Летим между двумя слоями облачности. Вскоре кончился верхний слой, и тепло и солнце мигом добираются до нас. Внизу появились «окна».

— Впереди по курсу — горы, — докладывает Гончаров. Все в порядке, это и есть остров Ньюфаундленд.

— Как дела со связью? — тереблю радистов.

— Молчат, — скучным голосом отвечает Борис Низовцев.

— Продолжайте вызывать, — командую я, хотя знаю, что итак все время выстукиваются соответствующие позывные.

За ключом сидит неизменный мистер Кемпбелл. Выглядывая временами в иллюминатор и видя вокруг лишь снегопад, ливневый дождь и серую муть облаков, он со страху забросил все свои коды и шифры и начал работать открытым текстом, умоляя всех сообщить «погибающему» кораблю погоду на Ньюфаундленде. Получив ответ, он еще больше расстроился, ничего не поняв в принятом им наборе латинских букв.

— Отшень хорошая погода, — разбирается в радиограмме Романов и показывает большой палец. — О кей, мистер Кемпбелл!

Как позже выяснилось, повторилось уже пройденное: канадец работал новым шифром, а аэродром — старым. В итоге ни тот, ни другой ничего не понимали… А когда мистер Кемлбелл завопил открытым текстом, на аэродроме нашли чеха, который и составил нам «отшень хорошую погоду». По случаю такого невиданного успеха мистер Кемпбелл решил подкрепиться, и его место за приемниками и передатчиками занял Муханов.

Облака оборвались точно там, где это предсказывал вашингтонский прогноз. Впереди точно по курсу вижу широченные и длинные полосы аэродрома Гандер. Бетонные взлетно-посадочные дорожки перекрещиваются друг с другом, образуя огромное бетонированное поле в середине аэродрома. Рядом — городок из деревянных домиков. Вместительные ангары. Как и в Гус-Бее — множество различных механизмов и машин, штабели труб, леса и других строительных материалов.

Подлетаем к аэродрому. Видим, зажегся вращающийся световой маяк и на одной из полос бетона вспыхнул длинный ряд посадочных огней. Огни расположены посредине полосы и закрыты толстыми стеклами почти вровень с поверхностью бетона. На них можно садиться без боязни, что колеса их передавят.

Определять ветер и направление посадки на этот раз нужды нет: перед нами снижается с зажжеными аэронавигационными огнями четырехмоторный «Либерейтор». Мы следуем его примеру.

Тормозить нет нужды. Длина аэродрома обеспечивает гашение скорости и без торможения. Золотарев посмеивается: «Пуганая ворона куста боится», намекая на неудачу с покрышкой при посадке в Вашингтоне.

Наш самолет ждали, и встречающих было также много. Проследив за организацией внешней охраны и оставив, как всегда, одного из стрелков внутри корабля, я с экипажем отправился вслед за пассажирами в клуб гарнизона. Большое деревянное здание снаружи походило на ангар, разве что в нем отсутствовали громадные ворота. Но это снаружи. Внутри же в нем было все, что положено: и большой зал, и бильярдные, и столовая с неизменным своим спутником — баром, и ванные, и умывальные с горячей и холодной водой.

Пока пассажиры переодевались, мы со штурманами, извинившись перед хозяевами, заглянули к синоптикам. Карта погоды над океаном не предвещала ничего хорошего… Очевидно завтра лететь дальше, вновь через «большую лужу», нам не удастся.

Посадка на этом отдаленном аэродроме советского самолета вызвала в гарнизоне большое оживление. Мистер Кемпбелл заметил, что за эти несколько часов ожидания нашего прилета местные портнихи заработали у гарнизонных дам денег больше, чем за весь год.