Эндель Пусэп - Тревожное небо

…Пробиваясь вверх, идем в оплошном ливне. Вода заливает у штурманов карты и приборы, но они молча переносят это, ожидая выхода под чистое небо.

Температура падает с каждым метром высоты. Вот уже по стеклам кабины летчиков прекращается бег струек и они начинают белеть. Лед… Вскоре по обшивке стучат куски льда, срывающиеся с лопастей винтов. Машина становится вялой и неповоротливой, тяжелеет с каждой минутой. Нет, не будет дела, как любит говорить Саша.

— Нам не пробиться наверх. Идем вниз, — говорю я по общей связи.

На 3000 метрах лед исчезает, и самолет приобретает свою обычную управляемость. Как лететь дальше? Спуститься вниз, под облака? Тогда нам не хватит горючего… Подняться наверх? Уже пробовали… Остается одно: лететь на этих самых 3000 метрах, на грани обледенения, надеясь, что обещанные 50 миль когда-нибудь кончатся. По времени полета мы прошли не 50, а 150 миль, а фронт облачности остается таким же, каким он был час тому назад. А если теплый фронт располагается не поперек нашего маршрута, а вдоль него, то мы так и дойдем до Гренландии, не видя ни моря, ни неба. А ведь Гренландия с ее ледяными плато и вершинами на целый километр выше, чем мы сейчас летим…

— Летчики, заверните вправо на 15 градусов.

— Почему так много?

— Если пятнадцать много, то давайте три раза по пять, — смеется Штепенко.

Хорошее настроение — признак добрый. Очевидно, штурманы что-то уловили.

— Добро, — я отказываюсь от мысли резко оборвать Штепенко.

В самолете надолго воцаряется молчание. Штурманы колдуют над папкой прогноза погоды. Радисты бесплодно постукивают время от времени ключом и безнадежно вздыхают. «Радио всего мира» — мистер Кемпбелл совсем сник. Некогда ни скучать, ни дремать только летчикам и инженеру с борттехником. Золотарев и Дмитриев в две пары глаз зорко следят за режимом работы двигателей. Экономить каждую каплю бензина — вокруг этого вертятся все их старания.

Пассажиры опят. Только светлое пятно лампочки над головой наркома говорит о том, что он что-то читает.

В наушниках раздается тихий бас Кожина:

— Товарищи, нарком просит предупредить его, когда будет Гренландия.

М-д-а-а! Я бы тоже не возражал точно знать это.

— Александр Павлович, — спрашиваю я, — какая высота гор Гренландии?

— На тысячу метров выше нашего полета.

— Какая погода в Гранландии? Сколько времени осталось еще лететь? — продолжаю допрос.

— По прогнозу — разорванная облачность. Подойти должны минут через двадцать, связи нет, — лаконично отвечает штурман

Однако! «Должны подойти»… «По прогнозу…» все это — гадание на кофейной гуще.

— Ну и выбрали погодку, — ворчу я, а на душе скребут кошки.

И вдруг в наушники врывается возбужденный голос Низовцева:

— Высокие облака, пять баллов… ветер…

— Пусть себе дует, — перебиваю радиста, — сам вижу…

В мгновенье ока нас заливает яркий солнечный свет, и над нами — ласковая голубизна ясного неба. А впереди чуть левее нашего курса сверкают грозные ледники и пики долгожданной Гренландии.

— Товарищ Кожин, передайте пассажирам, что слева впереди видна Гренландия.

— Уже передал, товарищ майор, — отвечает пушкарь бодрым голосом. Ему ведь еще лучше, чем летчикам, видно все вокруг.

Смотреть есть на что. Берег южной части этого самого большого в мире острова очень схож с берегами Норвегии. Далеко врезаются в глубь острова извилистые большие и малые фиорды. Отвесные черные скалы обрываются в воды океана, и мириадами брызг разбиваются о них грозные валы. Белыми гигантскими лебедями кажутся нам с высоты проплывающие вдоль берегов айсберги. Так же, как о береговые скалы, рушатся об эти величавые и сверкающие на солнце ледяные стены высокие волны океана, поднимая ввысь пенистые буруны. Дальше к северу тянутся ровные ледовые плато, местами изрезанные темными провалами глубоких многокилометровых трещин.

Глядя на грозные ледяные горы, величественно двигающиеся среди бурных волн, невольно вспоминаем «непотопляемый» «Титаник», погибший от столкновения с льдиной в апреле 1912 года и по сей день ржавеющий на дне Атлантического океана.

… Из отрывистых разговоров радистов узнаю, что наконец-то они установили связь с Исландией.

Это очень хорошо. Когда знаешь, что тебя ждет впереди, и работать, и жить куда проще и приятнее.

После возбуждения, вызванного появлением величественных видов Гренландии, в корабле снова устанавливается спокойная умиротворяющая тишина. Не та, осторожная и напряженная, какой она была у нас час-полтора тому назад, когда каждый нерв и мускул были натянуты до предела.

Теперь, когда большая часть пути осталась за кормой, меньшая, на два часа, не вызывает никаких опасений. Тем более, что есть устойчивая двухсторонняя связь с аэродромом посадки — с Рейкьявиком. Все хорошо, что хорошо кончается!

Идем на высоте 3500 метров. Внизу под нами стелется слой облаков, изредка через них просвечивается темная поверхность океана.

Слева, из-за ровной гряды облаков, показывается большой багровый диск солнца.

Начинается новый день.

Слышу, как штурманы переговариваются:

— Сергей Михайлович, послушайте маяк…

— По-моему «А» громче, чем «Н», — отвечает Романов.

— А ну, давайте мне, — вмешиваюсь я. — Два уха хорошо, а третье — ухо старого радиамаячника — еще лучше. Переключайте на меня.

— «Н», конечно, громче, чем «А», — заявляю минуту спустя. Если сигнал «Н», — тире-точка, слышен громче, а самолет летит на радиомаяк, то следует идти немного правее. Если наоборот — то левее. Идеально идет самолет в том случае, когда оба сигнала слышны одинаково громко.

— Так держать, — подытоживает Штепенко.

Подлетаем к Рейкьявику. Сигналы становятся все громче и громче, а угол их распространения все меньше. Соответственно становилось нам труднее удерживаться в зоне радиомаяка. А это абсолютно необходимо, так как 4–5-балльная облачность, которую сулили радисты Исландии, пока оставалась под нами сплошной, и мы можем выходить под нее, только точно зная точку, где расположен маяк.

— Летчики, опускайтесь потихоньку, скоро аэродром, — говорит Штепенко и добавляет:

— Идите пока над облаками.

Опустились до 2000 метров. Временами самолет проскакивает через верхушки облаков. Сигналы маяка звенят уже вовсю. Он где-то недалеко, впереди нас.

Связь работает четко и без перебоев.

Очередная сводка погоды из Рейкьявика начинает портить настроение: «Облачность 10 (баллов, высота 500, ветер юго-восточный, 8–12 метров в секунду».

И минут десять спустя: «Горы закрыты облаками, будьте внимательны…»

Единственно правильное решение, это пробивать облака над океаном. А для этого надо точно выйти на маяк, расположенный рядом с аэродромом.