Ирина Голицына - Воспоминания о России (1900-1932)

Церковь была переполнена людьми, пение было красивым, и мир святого места подействовал на меня успокаивающе, но я не осталась там долго. Был прекрасный вечер. Сильнее, чем обычно, я ощущала радость от тепла и света. Я была лишена этого так много месяцев, лучших месяцев года. Как ждали мы лета каждый год, как радовались первым подснежникам, говорившим о начале весны, а в этом году я была лишена всего этого. С начала апреля я видела только холодные мрачные стены, грязь и беспорядок, спертый воздух, клопов. Ни солнца, ни синего неба. Я решила обследовать новое место, где мне придется жить три года.

Я свернула с площади направо и пошла по улице, чтобы посмотреть, куда она меня выведет. Тут я поняла, что проголодалась. Я решила поискать магазин, чтобы купить что-нибудь поесть, но магазинов поблизости не было. Наконец я нашла ларек, где продавались газеты, сигареты и сладости. Там были и яблоки, я купила фунт и стала искать место, где я могла бы съесть их. Неподалеку я увидела что-то вроде садика и пошла по направлению к нему. Это был действительно сад с травой, деревьями и дорожками между ними. Там паслось несколько коз. Я люблю животных, но побаиваюсь козлов. Надеясь на лучшее, я присела на скамейку, чтобы насладиться яблоками. Не успела я съесть второе яблоко, как козы приблизились ко мне. Одна из них подошла вплотную и смотрела прямо в глаза. Я дала ей остатки от первого яблока, что было принято с удовольствием, но потом подошла другая, и следующая, и еще одна, и моментально я оказалась окруженной ими. Я ела яблоки и делилась с козами, пока всё не было кончено. Тогда я поднялась и подошла к забору, чтобы посмотреть на вид.

То, что я увидела, нельзя передать словами, и ни один художник не может изобразить. Внизу была мощная река Кама. В отличие от светлой, серо-голубой Волги воды ее были как темное серебро. Но в этот момент садилось солнце. Небо вокруг него светилось. Цвета этого сияния, сливаясь в гармонии как музыка, отражались в реке, где водная зыбь заставляла их танцевать и переливаться как в калейдоскопе. Я стояла и смотрела, и чем дольше я смотрела, тем больше видела изменений. Казалось, что в природе нет неподвижности, она всё время находится в удивительном движении. Постепенно сгущались сумерки. Солнце медленно заходило, цвета темнели, и становилось прохладнее. Наконец я вспомнила, где я и что мне нужно делать.

Жена заключенного открыла мне дверь, жилица сказала ей обо мне, и она обрадовалась, когда я вручила ей письмо. Что было написано в письме, я никогда не узнала, но прочтя его, женщина была готова сделать для меня всё. Моментально закипел большой самовар, был накрыт стол, и на него поставлено всё, что у нее было. Она извинялась, что не может угостить меня как следует, но для меня и это был настоящий праздник. Свежее молоко от коровы, которая стояла во дворе, яйца всмятку, свежий домашний хлеб и масло, изумительное варенье. Я была лишена этих деликатесов так долго. Никогда я не ела ничего более вкусного! Я так ей и сказала.

Добрая женщина сказала мне, что дом принадлежит настоятелю храма, который живет со своей семьей на втором этаже, а она занимает нижний этаж с тех пор, как ее муж в тюрьме. У него туберкулез, и тюремные условия не поправили его здоровья. Правда, он в больнице, и кормят там лучше, чем в самой тюрьме, но все-таки не так хорошо, как требуется в его состоянии. Правда, ей разрешили дополнительный день свиданья, чтобы иметь возможность передать молоко и что-нибудь еще.

Ей было интересно узнать побольше обо мне. Она начала звать меня Ирочка. К ужину она пригласила свою жилицу, ушедшую на пенсию учительницу, и мы приятно провели вечер. Потом, поняв, что я устала, она стала готовить мне постель. Свободной кровати у нее не было, и, несмотря на мои протесты, она принесла матрац со своей и постелила его на полу, хоть я и говорила, что мне будет хорошо на диванчике. Первый день моей ссылки подошел к концу, и ночь я спала как убитая.

На следующий день мы отправились в тюрьму, — она, чтобы повидаться с мужем, а я — со своим князем, обе нагруженные свертками с пищей, цветами и молоком. Я объяснила, что едва знаю князя, но она настаивала:

— Вы же знаете, какова еда в тюрьме, да и увидев вас он приободрится!

Погода была солнечная и теплая. Она повела меня кратчайшей дорогой через город, близко от набережной, и я опять увидела Каму. Она выглядела теперь совсем по-другому: величественная и красивая, ее стальные воды текли неторопливо и спокойно.

Наконец мы достигли сумрачного парка, с главной аллеей, обсаженной елями. Я посмотрела на скамейки, на которых могла провести ночь. Мы подошли к большим тюремным воротам. Часовой пропустил нас, и мы беспрепятственно вошли внутрь. Моя спутница была постоянной посетительницей, и часовые ее хорошо знали. Меня они тоже знали и нашли естественным, что я пришла навестить князя Голицына. Он, казалось, был рад меня видеть. Мы немного поболтали, и мне надо было уходить. На обратном пути я зашла на почту, посмотреть, нет ли ответа на мою телеграмму, которую послала тете накануне. Ответ уже был получен:

«Мама Тобольск (потом следовал адрес) счастливы твоей свободе тетя Нина».

Мама в Тобольске, это было далеко от Перми. Я сразу решила, что должна делать. Через два дня, в следующий понедельник я все равно должна идти к начальнику ГПУ отмечаться. Я подготовлю прошение и вручу ему. Я объясню, что произошла ошибка, я разлучена с матерью, и попрошу разрешения присоединиться к ней.

Когда мы возвратились домой, нас ожидала женщина. Она была очень высокой, носила очки и короткие волосы. Она была немолода, но выглядела сильной и энергичной. Ей рассказала обо мне отставная учительница, жившая с нами. Мы были представлены друг другу и пожали руки. Ее голос и манеры были грубоваты, но я почему-то чувствовала, что она добрый человек. Побыв немного у нас, она не попросила, а просто приказала прийти к ней на следующее утро. После того как она удалилась, моя хозяйка сказала мне, что, несмотря на ее мужеподобный вид, манеру поведения и прозвище — «солдат в юбке», она очень добрая и до революции была весьма состоятельной. Ее хорошо знают в городе. Она может помочь мне, так как знает многих среди интеллигенции.

На следующее утро я отправилась к ней и без труда нашла дорогу, потому что город очень хорошо спланирован. Все улицы были широкими, длинными и шли параллельно друг другу. Каждая улица носила название какого-нибудь города. Прежде их имена были связаны с религиозными праздниками, и, конечно, большевики их переименовали.

Когда я пришла, дама расспросила меня обо мне самой, о моей семье, и как я собираюсь жить, какую работу я могу делать, и так далее. Я ответила, что сомневаюсь, удастся ли мне получить постоянное место в учреждении, поскольку людям в моем положении запрещена работа такого рода. Она согласилась и предложила другое.