Хескет Пирсон - Бернард Шоу

Шекспиру — тому был открыт любой душевный строй, кроме религиозного. Вот тут и лежит основное различие этих двух драматургов. Автор «Кандиды» верно понял, что наконец-то он схватил самую суть своего гения. «Я не позволял другим читать ее — всегда сам. И ревели же они — за три улицы слышно», — сообщал он Эллен Терри. «Скажу по секрету, — доверялся Шоу, — Кандида — это Пречистая Дева. Богородица». Он хотел, чтобы ее сыграла Эллен — у нее было одно сердце с героиней, но Эллен все не могла развязаться с Ирвингом, и Шоу пообещал роль Дженет Эчерч.

После долгих уговоров он-таки решился на время расстаться с пьесой и послал ее Эллен. Та отвечала, что все глаза выплакала над этой божественной пьесой, и умоляла написать для нее пьесу «с богородицей». «Я уже написал ее, это «Кандида», — отвечал Шоу. — А повторить шедевр не сумею».

Друзья не все полюбили «Кандиду». Миссис Уэбб, например, считала героиню «сентиментальной проституткой»; однако большинство сходилось на том, что это лучшая его пьеса. Постоянные разговоры на эту тему стали его раздражать, «кандидомания» надоела — пьесу переоценили, решил он, и «особенно это ясно рядом с моей новой работой». (Речь идет уже об «Ученике дьявола», который на поверку оказался едва ли не обыкновенной мелодрамой. Вот ведь как бывает с писателями: свою последнюю работу они обязательно считают лучшей.)

Весной 1897 года «Кандида» была впервые показана Независимым театром во время гастролей по провинции; на будущий год театр опять повез ее в гастрольную поездку. В Лондоне пьеса была поставлена силами Сценического общества в театре «Стрэнд», в воскресный день 1 июля 1900 года. Дженет Эчерч была бессменной исполнительницей главной роли. В двух лондонских спектаклях открыл свой шовианский репертуар

Грэнвилл-Баркер. «Я не представлял себе, где отыскать актера, который понял бы моего Марчбэнка, — рассказывал мне Шоу. — Забегаю как-то на утреннее представление «Праздника примирения» Гауптмана — и сразу вижу: вон тот парень мне подойдет. Спешу поделиться своим радостным открытием с Дженет Эчерч и ее супругом. Они пишут, что уже несколько раз мне подсказывали взять Баркера на роль поэта».

Лондонцы приняли «Кандиду» восторженно. Шоу сказал речь. Он поздравил публику: она на девятнадцать лет опережает свое время, ибо шесть лет назад Чарльз Уиндхем заверял его, что «Кандида» написана на двадцать пять лет раньше срока.

Осенью 1895 года Шоу написал «Избранника судьбы». Наполеон был списан с Ричарда Мэнсфилда — тогда это был ведущий актер в Нью-Йорке. Шоу видел его в «Ричарде III» и целый час с ним беседовал. Эллен Терри, как мы уже знаем, стала в этой пьесе Незнакомкой. Мэнсфилд не без удовольствия воображал себя Наполеоном, каким рисуют императора легенды, и в Наполеоне, сочиненном Шоу, себя не узнал. Он вернул пьесу автору с лаконичной отпиской. Шоу ответил: «Ваш презрительный отказ от «Избранника судьбы» меня глубоко огорчил, к не потому, что я отношу эту вещь к своим шедеврам, но потому, что Наполеон в пьесе — это сам Ричард Мэнсфилд. Благодаря Вам я понял этот характер, а занявшись потом уже самим Наполеоном, убедился, что понял его правильно». Мэнсфилд, однако, не думал, что Шоу «понял его правильно», и переговоры окончились ничем. Эллен Терри не уломала Ирвинга поставить пьесу, и свет рампы перед ней зажег Меррей Карсон — в театре «Гранд» в Кройдоне 1 июля 1897 года. Шоу был на премьере — «мучительное событие для автора, но для критика чрезвычайно интересное». Постановка была ужасающей, сам автор «улыбнулся только два раза. В первый раз — когда в виноградник забрел шальной котенок — пушистый, с разбойной внешностью — и трактирщик погнал его прочь. В другой раз котенок взял реванш, неожиданно объявился перед Наполеоном, расправляющимся с одной из своих «маренговых» [94] У деревни Маренго (Северная Италия) 14 июня 1800 г. Наполеон разбил австрийскую армию. ситуации, и во все глаза уставился на него: с кошачьей точки зрения человек вел себя очень странно».

Неудача постигла и следующую работу: «Поживем — увидим!». Шоу начал пьесу в 1895 году и в апреле следующего года, очевидно, еще работал над ней, ибо писал Эллен Терри из Олдбери в Тринге: «В моей новой пьесе жизнь и искусство сходятся, как нож с точилом, — только искры летят». А вскоре он, вероятно, ее закончил — в июне Джордж Александер ему напишет: «Пьесу я прочел и — хоть убейте — ничего в ней не понял».

Сирил Мод готовился принять руководство театром «Хэймаркет» и собирался поставить «Кандиду». Прослышав об этом, Шоу обещал приготовить для «Хэймаркета» что-нибудь более подходящее. Он не пожалел летнего времени и несколько недель просидел в Риджентс-парке и в Саффолке, перемарывая пьесу, — очень старался, чтобы смысл ее понял ведущий актер театра. Усилия, надо полагать, были затрачены не напрасно: 8 сентября Шоу отмечает, что новая дирекция «решилась-таки лезть в мою петлю». Миссис Сирил Мод (она же Уинифред Эмери) отказалась от главной роли (Глории), взяв себе роль Долли: «Красиво великодушничает, — решил Шоу, — а на самом деле не поняла и не хочет понять мою Глорию». Шоу был уверен, что Уинифред переменит свое решение, и на читке пьесы 9 апреля 1897 года так превосходно показал первый монолог Глории (Уинифред раздражало, какая Глория молчунья), что еще до окончания первого действия актриса написала на листочке «Буду играть Глорию» и передала записку мужу. Еще двух актеров проняла эта читка. «Превозмогая усталость и отвращение», встал и вышел вон в конце второго действия Джек Барнс, в тот же день отказавшийся от роли. А Фанни Колмен забраковала свою роль на том основании, что «она ничуть не смешна, хоть и все время торчишь на сцене». Роли взяли Сидней Валентайн и Кейт Бишон, но и их хватило ненадолго.

Читка продолжалась два часа сорок минут, и Шоу решил: «Придется подпортить пьесу, чтобы сделать ее съедобной». Он передал текст Моду: пусть кромсает, как хочет. Но Мод не нашел в себе мужества выбросить хотя бы букву. Тогда Шоу под протестующие возгласы Мода безжалостно отсек последний акт. После этого большинство исполнителей, конечно, вовсе перестали понимать пьесу и свои роли, и уже на первой репетиции Шоу поставил на них крест. «Сегодня репетировали первый акт, — писал он 12 апреля. — О если бы они совсем отказались Играть! Все хорошо, пока они молчат, а раскроют рот — боже мой, что делается! И не знают, бедняги, какие муки я им готовлю. Вот подожду еще, и помаленьку-полегоньку начну им трепать нервы». Начал он действительно помаленьку, и через четыре дня стали выявляться результаты: «В «Хэймаркете» не на что смотреть, злосчастная труппа разыгрывает пьесу где-то в тайных убежищах души. Сижу и пялю на них глаза. Потом срываюсь с места. Усаживаюсь опять — нужны адское терпение, ангельская выдержка! За день успеваю пройти по реплике на актера, ибо мое вмешательство, состоящее в том, что я просто показываю, как нужно сказать то-то и то-то (один бог ведает, что они при этом обо мне думают), минут на пять выводит их из строя и уже не только выбивает из роли, но лишает всякой способности осмысленно действовать. Мы все еще топчемся на суматошливо-смешных сценах, а где-то впереди и серьезные отрывки с Глорией и прочее. Покуда я понял одно: Мод и Брендан Томас сыграют хорошо, хотя, может статься, совсем не то, что надо».