Збигнев Войцеховский - Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины

Поддубный распрямил спину, и клоуны повисли в воздухе, болтая ногами. Подключился и коверный. Он махал руками, призывая публику быть посмелей.

– Выходите, выходите! Цепляйтесь за столб.

Наконец нашлись и желающие. Коверный следил за тем, чтобы желающие поучаствовать в проверке сил Поддубного висли по двое с каждой стороны.

– Он держит уже четверых! – неслось из зала восторженно. – Шестерых! Восемь человек!

Поддубный не только держал столб с людьми на плечах, но еще и медленно поворачивался, чтобы его могли получше рассмотреть.

– Десять висят!

Больше места, чтобы уцепиться, попросту не было. Зал заходился в восторге. Даже сам синьор Труцци выглядывал из-за кулис. И тут раздался треск. Телеграфный столб сломался от тяжести, развалившись пополам. Это не было предусмотрено номером. Но получилось здорово. Паяцы и коверный помогали зрителям-добровольцам подниматься с манежа. Отряхивали их. Под шутки публики они возвращались на свои места. Никто никаких претензий не предъявлял. Поддубный взвалил на плечи обломки телеграфного столба и вынес их с арены. Синьор Труцци смотрел на него с восхищением. Со стороны зала слышались крики и овации. Зрители требовали Ивана вернуться на манеж. Владелец цирка обнял борца и проговорил:

– С этого дня будете всегда открывать выход борцов своим номером. И столб непременно будет ломаться. Видите, как это понравилось людям?

– Сломается, не сломается – это уж как получится, – сказал Поддубный, перехватив восторженный взгляд эквилибристки-венгерки.

Эмилия уже успела переодеться, на ней был тот самый шелковый халат с золотыми драконами, который так сильно врезался в память Ивану в душе.

– А мы его, этот столб, будем теперь всегда подпиливать, – засмеялся синьор Труцци. – Ну все, Иван Максимович, идите на поклон к публике. Слышите, как они надрываются, вы их любимец.

Минут пять пришлось кланяться, пока наконец шум в зале не утих. А затем начались борцовские схватки. И вновь ни одного поражения. Каждый раз, когда Поддубный впечатывал противника лопатками в ковер, раздавались свист, топот, крики. Особо громко кричали женщины. Некоторые из них даже бросались к арене, чтобы вручить победителю цветы, и ливрейным приходилось удерживать экзальтированных дам. Иван просто ощущал на себе исходящую из амфитеатра энергию. Это грело душу, ему удалось завести людей.

И только «черные» букмекеры, принимающие ставки, нервно кусали губы. Непобедимый борец не входил в их планы, отбирал у них хлеб. Если исход борьбы предрешен, то кто же захочет ставить на кого-то другого, как не на Поддубного?

Наконец отгремели прощальные аплодисменты, публика потянулась к выходу. Поддубный прошел мимо синьора Труцци, который очень сосредоточенно беседовал с одним из букмекеров и кивал.

– Иван Максимович, вы через полчасика зайдите ко мне, – попросил владелец цирка.

– Хорошо, синьор Труцци, – не подозревая ничего плохого, ответил Иван.

Поддубный был во всем пунктуален: в тренировках, в выступлениях, в данном другим слове. А потому ровно через полчаса он уже находился в небольшом кабинете синьора Труцци. Итальянец широко улыбался, но улыбка, это сразу же чувствовалось, была не слишком искренней. Хозяин кабинета разжег под кофейником спиртовку и заговорил, несколько заискивая:

– Насчет телеграфного столба мы уже с вами договорились. Согласитесь, так будет лучше для номера.

– Конечно, это обман, – заметил Поддубный. – Лучше бы столб ломался сам по себе.

– Какой же тут обман? – всплеснул руками итальянец. – Это цирк! Не считаете же вы обманом выступление факиров? Или то, как спотыкается и падает на арене паяц. Зрелище – вот чего ждет от нас зритель. Зрелища и еще раз зрелища.

– Я все-таки не факир, не фокусник, а атлет. Все должно быть по-настоящему, – еще упрямился Иван, хотя в душе понимал, что прав опытный антрепренер.

Синьор Труцци осуждающе покачал головой:

– Ведь вы разумный человек, хотя такое среди борцов – редкость.

– Хорошо, насчет столба я согласен, пусть будет подпиленный.

Шипевший до этого кофейник забулькал. Синьор Труцци торопливо снял его с огня, погасил спиртовку стеклянным колпачком.

– Кофе не желаете? – поинтересовался он у Ивана, давая понять, что главный разговор, ради которого его и пригласили, еще впереди.

– Не откажусь.

Ароматный кофе полился в чашечки. Одна из них исчезла в могучей ладони атлета. Итальянец несколько манерно взял чашку за тонкую фарфоровую ручку, подул на горячий кофе и сделал маленький глоток.

– В воскресном выступлении у нас будут значительные изменения, – таинственным тоном заговорил синьор Труцци. – Дело в том, что к нам из Одессы приезжает чемпион Паппи.

– Серьезный борец, – припомнил Поддубный. – Об этом итальянце даже во французском журнале по атлетизму писали.

– Вот именно, что серьезный и знаменитый, – нервно улыбнулся владелец цирка.

– Постараюсь у него выиграть, – пообещал Иван.

И вновь синьор Труцци осуждающе покачал головой.

– Не стоит этого делать, – прозвучало неожиданно.

– Почему же? – удивился Иван.

– Вам известны такие понятия, как «шике» и «бур»? – поинтересовался итальянец и тут же, не дождавшись ответа, продолжил: – «Шике» – это схватка понарошку, мастерская демонстрация приемов на публику. То самое зрелище, о котором я говорил. Результат такой схватки известен борцам заранее. Они договариваются о победе одного из них. В «буровой» же схватке побеждает сильнейший. Она может быть не такой зрелищной. Но, согласитесь, зачем каждый раз выкладываться на ковре полностью? Вы еще очень молоды и, наверное, не слышали о «гамбургском счете»?

– Отчего же, слышал, – пожал могучими плечами Поддубный. – Раз в год борцы-чемпионы собираются в Гамбурге и при закрытых дверях меряются силой, чтобы знать, кто на самом деле чего стоит.

– А вы хотите каждое выступление проводить по «гамбургскому счету». Себя не бережете. Вы должны будете в конце схватки поддаться Паппи. За это получите тройной гонорар за выступление. Задаток могу заплатить хоть сейчас, – итальянец уже потянулся к сейфу.

Деньги не были бы лишними для Поддубного, но он отрицательно покачал головой.

– Специально поддаваться я никому не стану.

– Хотел бы напомнить, – сузил глаза итальянец, – что вы работаете на меня. И разрушать свое дело я никому не позволю. Вы сделаете так, как я скажу.

– Да, я работаю на ваш цирк, – согласился Иван. – Получаю от вас деньги. Но поступал я на работу по контракту. И если вы покажете мне в нем пункт, согласно которому я должен поддаться, то я так и сделаю.

Синьор Труцци нервно забарабанил пальцами по столешнице, отпил успевший остыть кофе, скривил губы.