Саймон Мюррей - Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

На приеме был француз, с которым я часто встречался по делам. Подойдя ко мне, он сказал, что хочет познакомить меня с французским генералом, тоже вроде бы служившим в легионе. На открытой террасе посольства сидел в кресле великолепный генерал в ослепительно-белой форме. Он был так густо увешан медалями, что под их тяжестью, боюсь, не мог бы даже встать. Мой знакомый подвел меня к генералу и сказал:

— Mon General, je presente Monsieur Simon Murray, Ancien Legionnaire. [100]

Генерал вскочил-таки на ноги, принялся трясти мою руку, едва не оторвав ее, и закидал меня вопросами:

— В каком полку вы служили? Кто был ваш командир?

— Полковник Кайу, — ответил я.

— Ну как же, как же! — оживился генерал. — А до него кто был?

— Полковник Ченнел.

— Подумать только! Старина Ченнел! А до него?

— До Ченнела? Дайте вспомнить… Кажется, Дамюзе. А перед ним был великий Лефор.

— C'est moi! — прогремел он, стуча кулаком себе в грудь. — C'est moi — Lefort! [101]

И правда, это был он, в нем можно было узнать того офицера, который поднял полк по тревоге после объявления независимости Алжира. Я вспомнил, какой разброд и неразбериха царили тогда в легионе. Лефор потащил меня в сад, где лаосский военный оркестр вовсю старался, чтобы прием проходил на высшем уровне. К этому моменту взгляды всех собравшихся были прикованы к нам с генералом, и мне хотелось провалиться под землю.

Оркестр явно прошел французскую выучку и выглядел очень импозантно в белой форме с красными беретами. Лефор поставил оркестрантов по стойке «смирно» и велел играть «Ле буден» — «гимн» легиона. Оркестр во всю мощь грянул марш, и я с ужасом увидел, что Лефор тоже вытянулся по стойке «смирно» и салютует мне. Ничего не оставалось, как последовать его примеру. Тут уж все гости столпились вокруг нас, чтобы не пропустить это зрелище.

Наконец оркестр прекратил играть, и генерал, обняв меня за плечи, поплелся обратно на террасу. Он явно чуть-чуть перебрал. Он еще раз потряс мою руку, пригласил заходить к нему домой всякий раз, когда я буду во Вьентьяне, и на этом мы расстались. Он был знаменитым генералом в свое время и теперь, в отставке, представлял собой фигуру, на которую было приятно посмотреть, хотя и немного грустно: старые солдаты не умирают, они угасают…

Была у меня еще одна необычная случайная встреча. Через двадцать шесть лет после увольнения из легиона в одно хмурое, дождливое утро я приехал на поезде из Бордо в Париж. Я взял такси, и мне попался водитель с совершенно несносным характером. Из-за дождя он отказался вылезать из машины, чтобы открыть мне багажник, и предложил положить вещи на заднее сиденье. Но там было слишком мало места, и мы долго препирались по этому поводу. Наконец он в бешенстве открыл багажник, затем захлопнул его, едва не сплющив мой чемодан, и опять сел на свое место. Когда я сказал ему название отеля, он проворчал, что такой ему не известен, так как он не гид, а всего лишь шофер, и если я не знаю, куда мне надо ехать, это мои проблемы. Тогда я спросил: «Connaissez vous L'Etoile par hazard?» [102]Он буркнул, что знает, и я велел ему ехать на площадь, откуда я уже мог показать ему дорогу до отеля. Мы тронулись в путь, оба кипя от злости. Я время от времени поглядывал на водителя в его зеркало заднего вида. У него было худощавое жесткое лицо и короткая стрижка. Во мне постепенно росло ощущение, что я его где-то уже видел. Сначала я подумал, что, может быть, ездил в его такси, когда был в Париже в прошлый раз, но что-то подсказывало мне, что это было гораздо раньше. И тут я вспомнил. В прошлый раз я встречался с ним у караульного помещения в лагере Пео в Филипвиле. Это был сержант Шаффер, которого я видел всего один раз в жизни, но запомнил навсегда. Я тогда уснул в пьяном виде на посту, а он был начальником караула и приставил мне к виску пистолет, а затем упрятал меня на пятнадцать суток на «губу». Я положил руку ему на плечо и сказал:

— Arretez la voiture. [103]Вы были в Иностранном легионе в шестьдесят первом году, в Филипвиле, лагерь Пео.

Водитель так резко нажал на тормоза, что я чуть не вылетел через лобовое стекло. Он повернулся ко мне, открыв рот в полном недоумении. Очевидно, он решил, что я сотрудник тайной полиции, и начал без передышки бормотать:

— В чем дело? Кто вы такой? Я не совершил ничего противозаконного! Кто? Что? Почему? Nom de Dieu! [104]

Я успокаивающе поднял ладонь и сказал:

— Вы дали мне пятнадцать суток за пьянку в карауле. Я служил в парашютно-десантном.

Он долго и пристально смотрел на меня. Затем по его лицу медленно расплылась улыбка. Он погрозил мне пальцем и чуть ли не нараспев произнес:

— Vous avait meritez! [105]

Я согласился с ним.

Мы подъехали к отелю. Он отказался брать плату и потащил мои чемоданы в вестибюль. Рядом с портье находилась стойка бара, за которой мальчишка протирал стаканы. Мой новый друг потребовал бутылку «Рикара» и два стакана со льдом, добавив: «Depechez-vous». [106]Все-таки легион — самый элитарный клуб в мире!

В 2000 году мне неожиданно предложили стать членом правления французского футбольного клуба «Амикаль». Оказалось, что эта организация объединяет бывших легионеров, разбросанных по всему свету. Я встретил здесь много знакомых, в том числе Л'Оспиталье. Получаю от этой работы большое удовольствие.

В легионе было, конечно, тяжко, и он отнял у меня несколько лет в переломный момент жизни. Но сейчас, оглядываясь назад, я ни капельки об этом не жалею. Это был великолепный, ни с чем не сравнимый период. Такого чувства товарищества не бывает больше нигде; в мире тогда дышалось свободнее, чем сейчас; у нас было больше времени, больше возможностей. Девятнадцатилетний парень мог отложить все дела и сбежать на край света — например, в горы. Сегодня, мне кажется, мир каждого отдельного человека сужается и прагматические цели, которые человек перед собой ставит, требуют, чтобы он непрерывно двигался по избранному пути с того момента, когда он сдает свой первый экзамен.

Но все же время есть. И тому, кто колеблется и еще не погряз в рутине, я советую, пока он молод, подниматься на горы, попадающиеся на жизненном пути, и тогда в шестьдесят лет он будет чувствовать себя счастливым.