Чарльз Уайтинг - Битва в Арденнах. История боевой группы Иоахима Пейпера

Наконец, она прекратилась. Сперва замолчали автоматы, за ними — винтовки, последними звучали отдельные пистолетные выстрелы. Наступила тишина. Выжившие затаились в напряженном ожидании с потными от страха лицами.

Ждать пришлось недолго. Вскоре Лэри услышал рядом с собой пистолетный выстрел и шаги ботинок среди трупов. Он закрыл глаза и задержал дыхание, чувствуя шаги все ближе и ближе. Вдруг шаги прекратились, и Лэри решил, что его заметили. Но нет — шагающий прошел мимо.

Лэри приоткрыл один глаз. К нему шел еще один немец, пиная каждое тело — методично, как будто он занимался этим каждый день, метя ботинком с окованным носом в лицо лежащему. То один, то другой «мертвый» дергался, и тогда немец всаживал в лежащего пулю. Остальные немцы тоже взяли на вооружение подобный метод проверки, сопровождая его идиотским смехом. Много лет спустя Лэри будет описывать этот звук как «смех маньяка». [18] В России эсэсовцы добивали и собственных тяжелораненых подобным «ударом милосердия», пуская им пулю в шею в тех случаях, когда медицинская помощь оказывалась недоступной.

Сэмюэль Добинс не хотел покорно умирать. Собрав все силы, он вскочил и бросился бежать. Раздались крик и очередь из автомата, которая настигла его метрах в двадцати от места бойни. Тело Добинса пробили четыре пули, еще восемь — разнесли в клочья его одежду. Он тяжело рухнул наземь, обильно обагряя землю кровью. Эсэсовцы направились к нему, но потом повернули назад. Возможно, они решили, что он и так уже мертв, — Добинсу было все равно. Он чувствовал, что умирает.

В живых остались немногие. Некоторые из раненых сумели переползти через дорогу в надежде укрыться в домах местных жителей; но эсэсовцы не позволили им войти. Пауль Пфайффер, пятнадцатилетний мальчишка, нашедший приют в доме Перре, видел, как тем, кто еще мог ползти, разрешили забраться в сарай, остальные остались на дороге.

Из дома Манте, у которых по злой иронии судьбы один из сыновей служил в СС, а другой — сидел в концентрационном лагере, видели, как танки из Бюллингена ехали прямо по распростертым на дороге телам. Были ли американцы в тот момент еще живы, местные не видели. Они в ужасе смотрели на то, как очередной танк выезжает из-за угла и прокатывается по телам.

Избиение практически завершилось. На перекрестке почти не осталось немецких машин. Стоны затихли. На окровавленной траве и в грязи вокруг кафе лежали сто пятьдесят человек, восемьдесят четыре из них были мертвы, остальные — тяжело ранены.

Вот последний из немцев покинул место бойни, крича своим товарищам, чтобы подождали, и над полем повисла тишина.

Кафе «Бодарве» было объято пламенем, сама мадам Бодарве исчезла, и больше ее никто никогда не видел. [19] Луи Бодарве, ее сын, рассказал автору этих строк, что, вернувшись к развалинам своего дома сразу же, как закончилась война, он нашел среди руин оторванную ногу, которая была впоследствии идентифицирована как женская. А через какое-то время из деревни Ое, находящейся с немецкой стороны границы, поступили сообщения о том, что там обнаружен труп женщины без ноги. Луи предположил, что это могла быть его мать, и отправился в деревню, но женщину к тому времени уже похоронили, а разрешения на эксгумацию местные власти не дали. Анри Ле Жоли убежал. Он вовремя понял, что очевидцам всего произошедшего жить осталось недолго. Стрельба еще не закончилась, а он уже перебежал через дорогу к себе на ферму.

Но примерно через полчаса после бойни он снова оказался в беде. На дороге из Бюллингена напротив тропинки, ведущей к нему на ферму, остановился немецкий танк. Ле Жоли неуверенно вышел навстречу. Вдруг один из восемнадцатилетних мальчишек, сидевших на башне, достал пистолет и направил на фермера. Тот сразу же вспомнил жест Флепса и закричал:

— Ich bin doch deutsch! [20] Я же немец! (нем.). (Примеч. пер.)

Солдат, казалось, вообще не слышал его. Он выстрелил с двадцати метров — и промахнулся. Ле Жоли развернулся и бросился бежать в дом. Там он слетел вниз по каменной лестнице в подвал, где уже сидели старик немец, ветеран Первой мировой войны — беженец из Кельна и какой-то незнакомый восемнадцатилетний юноша бельгиец.

Знакомиться было некогда. Только захлопнулась дверь подвала, раздался рев, а за ним — чудовищный взрыв. Подвал заходил ходуном. На троих укрывшихся в нем посыпалась пыль и штукатурка. Снаряд, выпущенный из танка, разрушил кухню над подвалом.

— Почему они стреляют?! — закричал старик. — Мы же немцы! — Он повернулся к Ле Жоли: — Скажи им, что мы немцы и они еще в Германии!

Анри послушно сделал то, что ему сказали. Он взобрался по лестнице и выбрался из развалин своей бывшей кухни. Теперь на башне танка стоял сержант и смотрел прямо на развалины. Увидев Ле Жоли, он пальцем поманил его к себе. Тот отрицательно помотал головой и сам поманил к себе солдата. Сержант спустился с танка и осторожно пошел по тропинке в сопровождении двух солдат.

— Почему вы стреляете в нас? — набросился на него Анри, когда те подошли ближе. — Мы такие же немцы, как и вы! Мой отец сражался в Первую мировую, а мой дед — в войну семидесятых!

За спиной фермера выбрался наверх и беженец из Кельна и подтвердил:

— Так и есть. Я немец. Я воевал в Первую мировую, — и протянул свою учетную книжку, где перечислялись битвы, в которых он участвовал.

Унтер-офицер СС бегло просмотрел ее и вернул владельцу.

— Мы видели, как кто-то бежит через поле в дом. Мы решили, что это или янки, или партизан.

Анри понял, что речь идет о том самом незнакомом парне в подвале. Он никак не отреагировал на замечание, но быстро сменил тему. Указав на горящее кафе, он спросил:

— Почему вы не тушите огонь?

— Некогда, — помотал головой сержант. — Нам надо воевать.

Молодые солдаты начали вести себя угрожающе. Один из них крикнул:

— Я тебя сейчас выведу в поле и пристрелю!

— Но я такой же немец, как и ты!.. — начал было Ле Жоли.

Но солдат оборвал его:

— Вы все здесь на границе шпионы и предатели!

Сержант быстро встал между бельгийцем и своими подчиненными.

— Быстро обратно в подвал, — прошипел он Ле Жоли, — я их долго не продержу!

Анри тут же исчез.

Кен Эренс получил две пули в спину, но был еще жив. От долгого неподвижного ожидания, пока немцы уйдут, он промерз с головы до пят. Но боль в раненой спине чувствовал.

Лэри тоже остался жив. Пуля раздробила ему пальцы ноги, и боль была адской, но по крайней мере он выжил. Вокруг раздавался шепот: «Они ушли?» — «Что делать?» — «Можно бежать?» — «А тяжелораненые?» — «Увы. Сейчас — каждый за себя». — «ВПЕРЕД! ПОШЛИ!»