Захар Каменский - Грановский

Равным образом и для средневековья проблема рассматривалась в аспекте борьбы угнетенных слоев против угнетателей. Демократические симпатии Грановского выражаются прежде всего в том, что он особенно мрачными красками изображал феодальные формы эксплуатации, социальное и имущественное неравенство, с сочувствием говорил о «восстаниях простого народа». Давая систематическое обозрение «стихий средневекового общества», представляя картину его социального развития, Грановский уделял специальное внимание освободительной борьбе городского населения как угнетенного третьего сословия против феодализма: «В начале 12 в. видим в Западной Европе три враждебных стихии: грубое, но энергичное феодальное общество, — церковь, развращенная мирскими делами, но хранящая глубокое начало; наконец, города, которые с равною ненавистью сбрасывали с себя иго Барона и Аббата» (18, 294).

В этой связи и здесь уже развивая концептуальную схему, представленную в исходном курсе, Грановский связывал идею постепенного освобождения, эмансипации народов с революционным действием. Об этом достаточно определенно мы узнаем не из университетских или публичных курсов, а из неофициальных источников, которые свидетельствуют его отношение к революции без оглядки на университетское начальство и цензуру. Еще один аспект демократизации взглядов Грановского — его трактовка личного начала в истории. Этот аспект тем более интересен, что здесь его демократические установки приходят в столкновение с консервативными и реакционными теориями. Мы имеем в виду полемику Грановского против исторической школы права и тяготевшего к ней славянофильства. Известно, что славянофильская «консервативная утопия» видела идеал в патриархальной общине, где личность была подчинена этому сообществу. Некоторых теоретиков и историков, а отчасти даже и передовых русских людей середины XIX в., таких, как Герцен, эта точка зрения вводила в заблуждение относительно социалистических побуждений славянофильских и других консервативных теоретиков: по их мнению, эта патриархальная утопия противопоставляла эгоизму и индивидуалистической развращенности капитализма коллективистское общество, где интересы личности подчинены интересам общины. Но такой коллективизм был, по словам К. Маркса, «результатом слабости отдельной личности», а в исходной стадии личность обладала лишь «стадным сознанием» (см. 1, 19, 404, 3, 30).

Чтобы достичь подлинной, гармонической коллективности, коллективность стадная, а затем родовая, общинная, подминавшая под себя личность, не дававшая личности осознать и развить себя как таковую, должна быть разрушена, преодолена и, по убеждениям социалистов, позже преобразована в социалистическую и коммунистическую. Так думал Маркс, таков пафос ленинского «Развития капитализма в России». Еще раньше, в России 40-х годов, таков же был пафос полемики против подчинения личности, за ее эмансипацию, хотя и без того осознания, которое придал всей этой исторической контроверзе марксизм. Не квазиколлективистские фантазии славянофилов, а пропаганда эмансипации личности была для того времени прогрессивной позицией.

Вот с этой точки зрения нам и следует рассмотреть и оценить полемику Грановского с традиционализмом исторической школы права и славянофильства, хотя московский профессор и был вынужден обо всем этом говорить не в полный голос, а с оглядкой на цензуру и на устои официальной идеологии.

В рецензии [12] Для научной и просветительской работы Грановского характерно, что он внимательно следил за новейшей западной исторической литературой и осведомлял о ней своих слушателей и читателей с молниеносной быстротой. Так это было не только с названной книгой Ф. Мишеля, но и с книгами Б. Г. Нибура (Niebuhr В. G. Vortrage uber romische Geschichte. Berlin, 1846–1847. Т. 1–2), А. Шмидта ( Schmidt A. Geschichte der Denk- und Glaubensfreiheit. Berlin, 1847) и другими. на книгу Ф. Мишеля «История проклятых пород» («Histoire de races mandites de la France et le l’Espagne, par Francisque Michel»), в которой показано, как несправедливы и реакционны могут быть народные предания, Грановский писал: «Многочисленная партия подняла в наше время знамя народных преданий и величает их выражением общего непогрешимого разума. Такое уважение к массе неубыточно. Довольствуясь созерцанием собственной красоты, эта теория не требует подвига. Но в основании своем она враждебна всякому развитию и общественному успеху. Массы, как природа… бессмысленно жестоки или бессмысленно добродушны. Они коснеют под тяжестью исторических и естественных определений, от которых освобождается мыслью только отдельная личность. В этом разложении масс мыслью заключается процесс истории. Ее задача — нравственная, просвещенная, независимая от роковых определений личность и сообразное требованиям такой личности общество . Не прибегая к мистическим толкованиям, пущенным в ход немецкими романтиками и принятым на слово многими у нас в России, мы знаем, как образуются народные предания, и понимаем их значение. Смеем, однако, сказать, что первые представления ребенка не должны определять деятельность зрелого человека. У каждого народа есть много прекрасных, глубоко поэтических преданий; но есть нечто выше их: это разум, устраняющий их положительное влияние на жизнь и бережно слагающий их в великие сокровищницы человека — науку и поэзию» (3, 445–446. Курсив мой. — З. К .).

При первом чтении этого отрывка может показаться (и некоторым авторам, как мы сейчас увидим, показалось), что, несмотря на известную симпатию к народным преданиям, Грановский относится с пренебрежением к народной массе, третирует ее как косную и бездушную. Однако это не так. Основная мысль этого рассуждения состоит в том, что массы, как они существовали в истории и существуют сейчас, были непросвещенными, угнетенными, подчиненными «роковым определениям», т. е. невежеству и эксплуатации, о которых в своих курсах Грановский говорил с такой ненавистью. Не преклонение перед массами и этим их состоянием, перед всеми преданиями и идеями, которые рождаются в недрах этих угнетенных, подавленных, непросвещенных масс, но преобразование их посредством просвещения, «разложение» их мыслью, превращение из «косных» или слепо действующих в действующих сознательно, т. е. свободно; преобразование общества в сообразное требованиям такой личности — вот деятельный идеал, к которому зовет Грановский и к которому, по его твердому, обосновываемому в курсах мнению, идет история. Требуя развития масс, преобразования общества, Грановский критиковал современное феодально-крепостническое общество, проповедовал идею необходимости просвещения широких масс народа.

Такая трактовка позиции Грановского обосновывается его концепцией народа, его отношением к народу в плане социально-политическом [13] Вот почему никак нельзя согласиться с мнением М. Азадовского, который усматривал в процитированной рецензии Грановского отрицание «творческой роли народных массс в историческом развитии», а в статье Белинского «О сельском чтении» — критический ответ Грановскому (см. 32, 146). Наоборот, цитаты, которые приводит М. Азадовский из статьи Белинского, показывают единомыслие обоих друзей в этих вопросах, в том числе и об их отношении к славянофилам, «мистическим философам», как называет их Белинский (см. 41, 70, 367). .