Мария Грей - Мой отец генерал Деникин

Асенька! Когда у нас будет первая елка для наших ребят? Боже, как это хорошо».

В первый Новый год, который состоялся для единственного ребенка Деникина, не было никакой елки. 24 декабря 1919 года (мне было десять месяцев) мой отец, командующий Белой армией юга России, не сумев взять Москву, был отброшен к берегам Дона и принял там участие в жесточайших сражениях. 22 декабря писал своей жене, находящейся в 400 км от Ростова, в Екатеринодаре: «Я останусь в Батайске, пока будет необходимо защищать Ростов и Новочеркасск». Что до моей матери, которая скорбела по своему только что умершему брату Дмитрию, то она не могла думать ни о какой елке.

25 декабря 1916 (7 января 1917).

«Операция не состоялась. Румынская армия, потесненная немцами, отошла, угрожая нашему флангу. Поэтому русская армия отошла за Серено. Я в резерве. Долго ли, не знаю, быть может, неделю, быть может, два дня. Вчера спали на соломе, на полу. Сегодня — то же».

26 декабря 1916 (8 января 1917).

«Дворец румынского парламентария, крепостника, именующего себя «социал-демократом». Шикарная отделка комнат, белоснежное постельное белье, отличная ванная и т. д. По-видимому, быть «социал-демократом» выгодно. Рождественский подарок небывалой ценности: пачка Твоих писем от ноября и октября.

Ты для меня дороже жизни. Асенька, милая, переезжайте с дедом в Киев. Ты должна же понять, что я слишком высоко ставлю репутацию своей невесты, чтобы побудить ее к шагу, недостаточно корректному, — и это надо внушить деду. Ему придется только раньше времени признать меня в своем сердце внуком».

2 (15) января 1917.

«Наступление вражеское приостановилось. Затишье. Тепло. Непролазная грязь. Небольшая деревня. Бедные хаты. Страна купается в вине. Его теперь тысячами бочек выливают, составляя какие-то акты. Иначе воинство прославленное озверело бы.

Из разрозненных страниц газет, которые попадают к нам, видим, что в стране неблагополучно. С каким злорадством, с какой тайной надеждой следят, вероятно, наши враги за внутренней нашей политикой. С таким «тылом» нелегка победа. Может быть, это и лучше, что мы мало читаем… Только вот слухи, слухи…».

3 (16) февраля 1917.

«Праздник: приехал первого Николай и привез милые письма. В таких случаях настроение подымается, мысли светлеют…

Мне кажется, я понимаю сущность тех странных отношений, которые устанавливаются между вами тремя и которые всем трем портят жизнь. Ты сама сознаешь, что несколько нервно относишься к матери. Аркадий это чувствует, не углубляется в причины и инстинктивно становится в отношении Тебя предубежденным. Вы трое не вполне владеете своими нервами и не можете поэтому облечь в сносные формы свои внешние отношения. Голубка моя, радость, возьми себя в руки и подай первый пример, несмотря на «скверный издерганный характер».

А если к этому прибавить в отношении матери немного ласки — не вымученной, не вынужденной, а от сердца, то картина взаимоотношений совершенно изменится.

Мне очень понятна психология этого вопроса: 20 лет я жил вместе с покойной моей старушкой. Между нами легла такая огромная разница в возрасте, понятиях, взглядах, привычках, что бывало трудно. Иногда, не хотя, не понимая, она ставила меня в нелегкое положение. Но я мирился со всем ради ее бесконечной любви ко мне, в которой заключались все интересы ее жизни. А если иногда не сдерживал себя, то потом казнился и мучился».

5 (18) февраля 1917.

«Милая моя, любить ребенка больше, чем Асю? Я не знаком с родительской психологией, но думаю, что это невозможно. Я, скорее, боюсь другого: найдется ли в сердце, совершенно и прочно занятом, маленькое местечко для другого существа… Впрочем, кровь говорит сильнее, чем рассудок. Посмотрим».

Голос крови действительно взял свое, и в сердце Деникина нашлось место для родительской любви. Увы! Моя мать всегда опасалась (впрочем, совершенно напрасно), что это «место существует за счет любви к ней»…

4(17) марта 1917.

(Николай II отрекся от престола 2 (15) марта.) «Дорогая моя! События развернулись с неожиданной быстротой и с грозной силой. Дай Бог счастья России.

Собирался приехать в отпуск около 12–13. Теперь опять нельзя. То есть, вернее, отпуск будет зависеть от того, переживем ли мы безболезненно начало нового периода своей истории. В такие дни каждый начальник должен быть на месте и исполнять свой долг». 8 (21) марта 1917.

«Перевернулась страница истории. Первое впечатление ошеломляющее благодаря своей полной неожиданности и грандиозности. Но, в общем, войска отнеслись ко всем событиям совершенно спокойно. Высказываются осторожно, но в настроении массы можно уловить совершенно определенные течения:

1. Возврат к прежнему немыслим.

2. Страна получит государственное устройство, достойное великого народа.

3. Конституционная, ограниченная монархия.

4. Конец немецкому засилью.

5. Продолжение войны до победного конца.

Моим всегдашним искренним желанием было, чтобы Россия дошла до своих целей путем эволюции, а не революции. Надежды не оправдались. Темные силы, старавшиеся в безумии своем повернуть к… ускорили развязку. Теперь только одного нужно бояться: чтобы под флагом освободительного движения грязная накипь его не помешала конституционному успокоению страны.

Какое счастье было бы для России, если бы «круг времен» замкнулся происшедшей в столице трагедией и к новому строю страна перешла бы без дальнейших потрясений!

Участок земли? Хорошо бы приобрести где-нибудь на Черноморском побережье. Еще лучше с маленькой усадьбой. Но время теперь несколько неподходящее. Впрочем, если бы что-нибудь подвернулось, требующее единовременного расхода не более 10000 рублей, можно бы рискнуть. После войны снять временно «меч и кольчугу», обратиться в Цинцината и садить капусту! Это великолепно, увлекательно. Только, может быть, капусту не садят, а сеют? Ты не знаешь?

Улыбнулась? Милая. Вот этого-то мне и нужно было».

5 (18) апреля 1917.

«Уже несколько дней в пути мои вещи [генерал Деникин в Могилеве. Он был неожиданно назначен начальником штаба генерала Алексеева, Верховного главнокомандующего]. Я лично смотрю на свой необычайный «подъем» не с точки зрения честолюбия, а как на исполнение тяжелого и в высшей степени ответственного долга. Могу сказать одно: постараюсь сохранить доброе имя, которое создали мне стрелки, и не сделаю ни одного шага против своих убеждений для устойчивости своего положения». 10 (23) апреля 1917.

«В той тяжелой, нервной обстановке, в которой я живу, среди той огромной и страшно ответственной работы, в которую я ушел, мне нужен луч света. Мне нужна твоя теплая ласка… Теперь я живу не в управлении, имею две большие, приличные комнаты».

21 апреля (4 мая) 1917.