Павел Полян - Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы

Все-таки, мы были прилично нагружены: оружие, рация, батареи, кое-какие продукты… Во время движения установили, что собачий лай не утихает. Стали сыпать махорку в надежде отбить нюх у собак.

Возможно, это и помогло, но мы до такой степени вымотались, что решили оставить засаду из двух человек, а остальным отрываться. В засаде остались мы с Ибрагимом. Заняли позицию с хорошим просмотром и прострелом у лесной дороги на бугре в кустах. Лежали минут 40 и за это время были так искусаны комарами, что на бугорках одних укусов появились «вторичные» бугры. Потом, решив, что времени прошло достаточно, мы сняли засаду и догнали остальную группу.

После этого мы немало времени потратили на то, чтобы абсолютно точно сориентироваться на местности и начать намеченное движение по маршруту.

Десантировались мы в окрестностях города Вяртсиля, а конец маршрута был в районе города Сортавала. Это 70 км. Хотя все члены группы, кроме командира, были недавними курсантами краткосрочных офицерских училищ, ориентирование на местности было слабым звеном в наших, довольно скудных, знаниях. Вести группу по курсу, проложенному мудрым начальством, довелось нам с Митькой Душкиным. Сашка-сержант вообще карту читал с трудом.

Десант начался 17 июля в самый разгар белых ночей. Двигались мы только ночами, но идти было довольно «уютно» — все более или менее видно, особенно укрепления второго эшелона.

Невдалеке от этих укреплений мы останавливались на дневку, маскировались и скрытно вели наблюдение, стараясь определить и нанести на карту обнаруженные фортификационные сооружения.

Для планируемого наступления эти данные были очень важны, мы это хорошо понимали. Однажды мы оказались в зоне обстрела из пулеметов и минометов. Это специальная группа финских солдат пристреливала из укрепленных окопов окружающую местность. В ожидании нашего наступления финны нанесли на специальную карту-картон все ориентиры и цифры прицелов. Отступающие войска, заняв вторую линию обороны, сразу получали точные данные и могли мгновенно открыть прицельный поражающий огонь. Да еще из отличных окопов. Грамотно.

После ухода финнов мы обследовали окопы, нашли и уничтожили карту-таблицу. Все данные, которые мы успевали обнаружить, все укрепления, отдельно стоящие строения, каменные глыбы-надолбы величиной с деревенскую избу, совершенно непреодолимые для любых танков, — все это мы наносили на карту и вечером, в 23 часа Женя Петров передавал эти сведения в центр. У нас было точное время выхода в эфир. Радиостанция «Белка» была в то время весьма современным и секретным приемопередающим устройством с радиусом действия 600 км. Иногда мы позволяли себе после сеанса связи немного послушать последние известия, которые передавались в 23.30. Батареи экономили: их было мало, а подмокшие работали плохо.

…Мы шли глухой темной ночью по лесной дороге — это была настоящая заграница. Лесная дорога шириной чуть более метра была выложена большими плоскими камнями, какими до войны мостили некоторые московские тротуары и по которой свободно могла проехать одноколка на резиновом ходу. Именно такие повозки использовались финнами. Телег на деревянном ходу у них не было.

Мы шли вшестером и очень тихо. Но и те, шедшие по этой же дороге навстречу нам, шли так же тихо.

Летом в Финляндии, как и на других пространствах в северных широтах, — белые ночи. Но так как густые кроны деревьев перекрывали тусклый свет пасмурного неба, то здесь, на лесной дороге, было совершенно темно.

Мы наскочили друг на друга в полном смысле слова внезапно. Мы увидели тени нескольких человек, вернее даже почувствовали их, примерно в полутора метрах от нас.

«Не стрелять!» — крикнул Сашка Волохин, наш командир, но крикнул-то это по-русски, и этого было достаточно, чтобы те, встречные, немедленно бросились бежать. Это была прифронтовая полоса за линией фронта, разведзадание у нас было длительное, и мы, чтобы не расшифровываться, тоже немедленно бросились бежать, разумеется, в противоположную сторону.

Все это произошло в одну секунду, но Митька споткнулся, упал, затвор его автомата при падении соскочил с предохранителя и… раздался выстрел.

Единичный выстрел, неожиданно прозвучавший в охраняемой прифронтовой полосе ночью, слышен далеко и, конечно, не остался незасеченным. Враги, встреченные нами в лесу, разумеется, поняли, что это русские разведчики.

Всю ночь мы петляли по тропам и болотам, чтобы оторваться от возможной погони. Махорки против вероятных собак у нас уже не было, — мы ее истратили в первую же ночь, когда десантировались и были обнаружены. Тогда тоже «отрывались» от погони.

Вот так, на практике, мы восполняли недостатки нашего профессионального обучения и позорную подготовку, проведенную нашими высшими командирами.

Конечно, солдатами не рождаются. Ими становятся, да и то не все, некоторые так и не успевают стать — погибают. Принято также считать, что в войну воевали солдаты, а ведь на самом-то деле воевал простой мирный народ — вчерашние школьники, студенты, рабочие, крестьяне, интеллигенция. У нас, как известно, имелось только два класса: рабочие и крестьяне.

<���…>

А военная специальность — это сложнейшая профессия. Профессиональный военный умеет делать тысячи таких вещей, о которых штатский и не подозревает. Короче говоря, он умеет воевать.

А мы, хоть и прошли определенную подготовку и имели некоторую практику, все-таки были на войне — птенцами…

Обычно, когда говорят о страхе применительно к войне, о страхе «первого прыжка с парашютом», первой атаки, самого страшного эпизода, случившегося с тобой, меня не оставляет ощущение, что собеседника интересует совсем другое. Мне кажется, как будто он хочет убедить себя (и других), что уж он-то в этом положении оказался бы молодцом.

Так вот, страх…

Нам приходилось «дневать», то есть лежать замаскированно, прямо в расположении финнов. Они ходили со своими котелками, с дровами, по малой нужде буквально в пяти метрах от нас. А мы лежали под густыми ветвями поваленной ели, лежали часами молча: ни чихнуть, ни кашлянуть — ждали темноты. Ночью осторожно выбирались из засады-укрытия и двигались дальше по маршруту.

Страшно ли это, не знаю.

Но однажды на рассвете, в лесу, во влажной канаве, мы увидели следы маленьких босых детских ножек. Здесь прошел ребенок. Когда? Хорошо, если вчера. А если только что, и он нас сейчас увидит?! Что тогда делать? Страшно? До ужаса. Страшнее эпизода я не помню…

…Наш маршрут проходил по прифронтовой полосе (4-10 км за линией фронта). Все жители из этих районов были давно выселены, огороды совершенно пустые. Лишь в одном месте мы обнаружили грядочку зеленого лука, который немедленно съели. Во всех домах — а их было очень немного — ничего съестного, шаром покати. Позиционная война тут длилась три года, и вся фронтовая и прифронтовая полосы были отлично подготовлены.